— Войку! — сказал де Генин. — Вот «вурдалак» истинный.

— Не думаю, Карл Карлович.

— Но кто тогда?

— Кого я только не подозревал. Тебя вот даже виновным в сем деле видел. Многое показывало на твою причастность. И Тарле мне показался странным. Он мне Тишку тогда нашел. И тот Тишка умер на следующий день.

— Сам нашел и сам убил? — спросил де Генин. — Зачем? Он Тишку доставил, а затем, побоявшись того, что он скажет, велел убить? Ерунда сие.

— Возможно, Карл Карлович, он запутать меня хотел. Дабы я сим Тишкой занимался. А в Архангельском, когда я в первый раз очнулся, после того, как посетил колдовской алтарь, кто мне про смерть Карпова сказал? Тарле! Конечно, потом он все отрицал. Дескать, мне все привиделось.

— Но тебе в том состоянии могло и показаться.

— Кто знает, сударь? Может так, а может и нет.

— Степан Андреевич, для начала нам с Матреной твоей поговорить стоит. Давно она при твоей жене состоит?

— Давно. Я еще не женился, а Матрена была при Елизавете Романовне…

***

Хроника событий: января, года 1733-го от Рождества Христова.

Москва.

Канцелярия юстиц-коллегии.

Статский советник Зотов Иван Александрович приказал господину Тарле, коллежскому асессору отправиться в Архангельское и тщательное расследование инцидента с воскресшим управителем учинить.

— Коли Волкова нет, то тебе и делать сие.

— Но я совсем недавно из Архангельского вернулся, господин статский советник.

— Но слухов зловредных не пресек ни ты, ни Карпов, ни сам Волков. Упокоили управляющего барского. И вы были тогда в имении!

— Не я, господин статский советник. Я в те поры уже был в Москве.

— А после того, что сообщил капитан-исправник, надобно там сыск учинить. Волкова нет. Стало ехать еще раз!

— Я там едва голову не сложил в прошлый раз.

— На то ты и чиновник, дабы на государевой службе рисковать. Нам надобно правду знать.

— Но для продолжения следствия нам надобно дождаться возвращения господина Волкова. Он именно по сему делу в поездку и отправился.

— Нам некогда ждать возвращения господина Волкова, Иван Карлович. Знаю я как в имении своем гостить. Сначала баня и пир, а утром похмелье. Затем охоты на зайцев. Сколь ждать его будем? Ехать нужно немедленно, дабы слухи пресечь, которые могут иметь распространение. До Москвы от Архангельского недалеко. А сего допустить нельзя.

— Но мы ведем следствие!

— Долго! Повеление было высочайшее расследовать скоро и со всем тщанием! А сколь времени прошло? И скажет государыня, что мы рвения к службе не имеем! А сие вредно для карьера моего и твоего такоже, сударь!

— Не думаю…

— А ты и не думай, Иван Карлович! Выполняй приказ! В Архангельском все слухи пресечь! С тобой поедут пять полицейских чинов. Из имения никого не отпускать! Пусть все холопы там и сидят до окончания разбирательства!

— Стало быть, не следствие вести, а следить за тем, чтобы слухи не поползли? Так? — спросил Тарле.

— Нет, не так! Ты, господин коллежский асессор, следи за языком! С кем говоришь? Я статский советник! Я начальник канцелярии! Ехать тебе немедля! И еще одно!

— Что, ваше высокоблагородие?

— С тобой поедет Дурново.

— Как?

— Коллежский регистратор Дурново отправится с тобой в Архангельское! Порфирий немалый опыт имеет.

— Но…

— Поедет! — сказал Зотов.

— Дак мешать токмо будет!

— Не говори такого при нем. Весьма обидчив бывает Порфирий Кузьмич. И более об сем толковать нет надобности! Я отдал приказ!

Тарле понял, что спорить бесполезно и сказал:

— Все исполню, ваше высокоблагородие.

— Вот так оно лучше. А то спорить все мастера. Кто же дело станет делать?

— Я отправляюсь в имение Кантемиров, ваше высокоблагородие!

— С богом!

Он откланялся и вышел из кабинета начальника канцелярии…

***

Хроника событий: января, года 1733-го от Рождества Христова.

Знаменское.

Имение Волковых.

Распорядительница покоев барыни жила в имении на положении хозяйки. Господа наезжали только летом, а зимой кто станет в древне сидеть? Зимой дворяне на Москву подавались к балам, раутам, маскарадам. Тем более что и императорский двор проживал ныне в Москве.

Вот и командовала она дворней, и все её слушали. Ведь имение барыне принадлежало, а, стало быть, Матрёна, доверенная Елизаветы Романовны, была выше иных.

И вот приключилась напасть. Барин со своим гостем желают с ней говорить. Сразу уразумела она, что разговор будет не такой простой. С чего это не знает муж, где его жена обретается? Может ссора между ними вышла?

Приказчик Семен так и зыркает глазами. Давно он точил зубы на Мартрену.

— Барин тя видеть желает, — нагло сказал он, скаля зубы.

— Дак уже передали мне приказ. Как из бани оне выйдут, я приду.

— Видать кончились твои деньки, Матреша?

— С чего вдруг?

— Барин не просто так зовет тебя. Может и не быть тебе здеся главной.

— Барыня меня назначила. Она и снимать станет, коли угодить не смогу. А без барыни никто меня не тронет.

— Иш смелая какая. Али слово барина тебе не в указ?

— Дак я барыне принадлежу, как и ты. И она здесь хозяйка. А барин токмо муж ей. Ныне же они видать не в ладах.

— Оно может после разговора твоего с барином, мне быть здеся первым. А тебя на Москву.

— Чего я там не видала? — спросила женщина.

— Барин те скажет, чего.

Семка оно конечно болтун и враль. Но ныне Матрена испугалась допроса. А коли и вправду её на Москву на правеж заберут? Ведь могли некие слуги на неё наклепать всякого. Не она ли вчера приказала выдрать ленивого Агашку? А язык у него без костей. Да и мать Агашкина Ефросинья зло затаила — змеюкой смотрит.

В кабинете у барина Матрена спросила:

— Не могу взять в толк, барин, али ты мне верить перестал?

— С чего взяла сие? Мы говорить с тобой хотим.

— Но слуги в дому иное шепчут.

— Матрена, твоя барыня пропала.

— Не могла Елизавета Романовна пропасть.

— Но где она? В Москве её нет. Писала она мне, что сюда отправилась. Но и здесь её нет.

— Мне ли холопке знать про сие? Как барыня порешила, так тому и быть. Про то не меня спрошать стоит, но барыню Елизавету Романовну.

Степан посмотрел на де Генина. Толку не будет от сего допроса. Но доктор сдаваться не собирался.

— А скажи мне, Матрена, давно ты барыню свою знаешь?

— Что сказать изволили?

— Давно ли ты барыню свою знаешь? — повторил вопрос доктор.

— Дак много лет уже.

— Много это сколько? Двадцать?

— Точно не упомню. Но двадцать должно быть,