прекратилось, и носовая часть его стукнулась о сваи причала с силой, заставившей экипаж пошатнуться, а Арчера и мадам Оленска притиснуться друг к другу. Молодой человек с трепетом ощутил давление ее плеча и обнял ее.

– Если вы не слепы, то вы должны видеть, что продолжаться так не может!

– Что не может продолжаться?

– То, что мы вместе и не вместе.

– Нет. Вы не должны были приезжать сегодня, – сказала она изменившимся голосом и, неожиданно обернувшись, порывисто обвила его руками и прижала его губы к своим. В этот момент экипаж начал движение, и газовый фонарь на причале вдруг ярко осветил окно. Она отпрянула, и они сидели молча, не двигаясь, пока экипаж пробивал себе путь через скопление карет возле причала. Когда они выехали на улицу, Арчер торопливо заговорил:

– Не бойтесь меня, вам не надо забиваться в угол, вот как сейчас. Поцелуй украдкой – это не то, чего я желаю. Глядите, я даже не пытаюсь коснуться рукава вашего жакета. Не думайте, будто я не понимаю, почему вы не хотите, чтобы наше чувство выродилось, превратившись в банальный тайный роман. Еще вчера я бы так не сказал, потому что, когда мы в разлуке и я мечтаю о встрече, каждая мысль является в пламени. Но вот вы здесь и вы оказываетесь настолько больше, чем мне помнилось, а то, что я делаю, настолько больше, чем время от времени час-другой, перемежаемые периодами пустого и жадного ожидания, что я могу сидеть рядом с вами в совершенном спокойствии, вот как сейчас, довольствуясь вами воображаемой, и доверяю этому видению воплотиться.

Заговорила она не сразу, а потом почти шепотом спросила:

– Как это? Доверяю видению воплотиться?

– Ну… вы же знаете, что оно воплотится, правда же?

– И ваше видение меня и я заодно с ним? – Она вдруг рассмеялась довольно резким смехом: – Неплохое место вы выбрали, чтоб поведать мне все это!

– Вы про экипаж моей жены? Может быть, выйдем из него, пройдемся? Надеюсь, снежок вас не пугает?

– Нет, пешком я не пойду, прогуливаться не стану, потому что должна как можно скорее оказаться у бабушки. Сядьте, пожалуйста, рядом, и займемся не видениями, а вещами реальными.

– Не знаю, что вы называете вещами реальными. По-моему, единственная реальность – это то, что есть.

Она ответила ему долгим молчанием, в то время как экипаж по какому-то темноватому проулку выехал на слепящую огнями Пятую авеню.

– Вы хотите, чтоб я жила с вами в качестве любовницы, если уж не могу в качестве жены? – спросила она.

Грубая прямота вопроса его ошеломила. Само слово «любовница» было из тех слов, которых женщины его круга смущенно избегают, даже когда разговор близко подводит к этой теме. Он заметил, что мадам Оленска произнесла запретное слово вполне уверенно, так, как будто оно законным образом содержится в ее привычном лексиконе, и он подумал, что неужели слово это часто произносилось в ее присутствии теми, кто окружал ее в той кошмарной жизни, из которой она сбежала. Ее вопрос, как ударом, сбил его с толку, и он путался в поисках ответа:

– Я хочу… хочу каким-то образом очутиться с вами в мире, где таких слов… таких понятий просто не существует. В мире, где мы могли бы оставаться просто двумя человеческими существами, которые любят друг друга, видят друг в друге весь смысл жизни, и только это им и важно.

Глубокий вздох ее перешел в смех:

– О, дорогой мой, где это вы нашли такую страну? Вы там бывали? – спросила она, и, так как он продолжал хмуро молчать, она продолжила: – Я знаю многих, кто тоже пытался ее найти, и, поверьте мне, все они по ошибке оказывались на промежуточных станциях, где-нибудь в Булони, или Пизе, или Монте-Карло, где было все то же, что и в мире, который они покинули, только помельче, погрязнее и поразвратнее. Ах, поверьте, это маленькая жалкая страна!

Никогда раньше он не замечал за ней подобного тона, и ему вспомнилась недавно сказанная ею фраза.

– Да, Горгона и впрямь высушила вам слезы, – сказал он.

– Но при этом и открыла мне глаза; считать, что она делает людей слепыми – заблуждение. Как раз наоборот: она поднимает им веки, чтобы глаза всегда оставались раскрытыми и не давали людям погрузиться в благословенную темноту. Нет ли такой китайской пытки? Кажется, должна быть.

Экипаж пересек Сорок вторую стрит. Крепкая лошадка Мэй везла их на север так резво, как если б она была Кентуккийским жеребцом. Арчер задыхался, чувствуя, что время идет, а нужных слов он подобрать не может.

– Ну а вы какой план для нас наметили? – спросил он.

– Для нас? Никаких «нас» в этом смысле не существует. Мы рядом только в отдалении друг от друга. Тогда мы можем оставаться самими собой и тем, что мы есть. Иначе же мы превращаемся в Ньюленда Арчера, мужа кузины Эллен Оленска, и Эллен Оленска, кузину жены Ньюленда Арчера, пытающимися урвать счастье за спинами людей, которые им доверяют.

– Ах, я вне этих рамок! – простонал он.

– Нет, вы в них, а вне никогда не были! А я была, – сказала она чужим голосом, – и знаю, каково это.

Он сидел молча, оглушенный невыразимой болью. Затем нащупал в темноте звонок для связи с кучером. Он вспомнил, что, когда Мэй хотела остановиться, она звонила дважды. Он нажал на звонок, и экипаж двинулся к обочине.

– Почему мы останавливаемся? Это же не дом бабушки! – воскликнула мадам Оленска.

– Нет. Я здесь сойду, – пробормотал он, открывая дверцу и спрыгивая на тротуар. Свет уличного фонаря позволял видеть ее встревоженное лицо и невольное движение, которое она сделала, чтобы его удержать. Он прикрыл дверцу и на секунду склонился к окошку.

– Вы правы: я не должен был сегодня приезжать за вами, – сказал он, понизив голос так, чтобы не услышал кучер. Она наклонилась, словно желая что-то сказать, но он уже крикнул кучеру двигать, и экипаж покатил дальше, оставив его на углу. Снег идти перестал, и поднявшийся резкий ветер бил ему в лицо, пока он стоял, глядя вслед экипажу. Внезапно он ощутил на ресницах что-то жесткое и холодное и понял, что плакал, и слезы заморозило ветром. Он сунул руки в карманы и порывистым шагом пустился по Пятой авеню к себе домой.

Глава 30

В тот вечер, спустившись к обеду, Арчер обнаружил гостиную пустой.

Он и Мэй обедали одни, так как с болезнью миссис Мэнсон Мингот все семейные сборища были отложены на потом, но Мэй, всегда превосходившая его пунктуальностью, на этот раз в гостиной не было, что его удивило. Он знал, что она дома, потому что, одеваясь, слышал ее в соседней комнате и сейчас не мог понять, что ее так задержало.

У него появилась