Шрифт:
Закладка:
«Я подумал, он… finocchio**, - рассказывал потом Фабиано. — Уж больно красноречиво на меня пялился. Кто же знал, что ему понравилась моя татуировка».
«И туфли», — добавлял Риккардо.
Недоразумение уладили, и Фабиано вписался к нам так легко, как будто были знакомы всегда. Разумеется, мы не могли не подтрунивать над ним и Сигне:
«Эх, был бы Фабьо натуралом, какая получилась бы пара: Rosso и Rossa! И наплодили бы они много-много маленьких Rossi». Ну и, конечно, хватало шуток насчет того, что у нас настоящий интернационал, не чета какому-то там Евросоюзу.
Три года пролетели мгновенно, оставив ощущение чего-то яркого, солнечного, как сама Италия. На стажировку мы разъехались кто куда, в Милане работала только я. Риккардо сделал Сигне предложение, но та от ответа ушла, сказав: давай вернемся к этой теме через год. Однако не получилось: Риккардо встретил во Флоренции Кармелу, ставшую его женой. А Сигне замуж так и не вышла. Все говорила, что успеется.
А теперь уже нет… никогда…
И таким холодом повеяло от этого слова. Она была как лучик света. Совсем крошечный лучик. Но он погас — и в мире стало темнее.
*Signe died this night (англ.) — Сигне умерла этой ночью
**finocchio (ит., жарг.) — гомосексуалист
Сколько времени прошло? Слава давно вышел из ванной и возился на кухне, а я никак не могла заставить себя встать. Навалилась апатия, тяжелая и серая, как питерское небо. И такая же давящая.
Засвистел чайник, Слава приоткрыл дверь, заглянул осторожно.
— Думал, ты уснула. Встаешь?
Не дождавшись ответа, подошел, сел на край кровати.
— Что случилось, Марин?
— Сигне умерла, — выжать это из себя удалось не без труда.
Наверно, больше всего я боялась слов сочувствия. Именно слов. Чего-то вроде «соболезную» или «мне очень жаль». Даже если бы это было вполне искренне. Но Слава — к моему удивлению и большому облегчению — ничего такого говорить не стал. Притянул меня к себе, обнял крепко и покачивал слегка, словно успокаивал ребенка. Слезы текли, как вода. Тихо, без всхлипов. А когда кончились, он поцеловал меня в висок и вышел.
Надо было жить дальше. Попытавшись принять то, что это, вполне вероятно, лишь начало и я потеряю не ее одну. Но как с этим смириться? С тем, что не можешь ничего сделать, ничем помочь. Только ждать и надеяться. На что? На то, что пронесет? Что придумают вакцину? Что ковид уйдет сам собой, как ушла когда-то английская потница?
Время до обеда словно ухнуло в черную дыру. Когда-то давно я увлекалась научной фантастикой, особенно космической, прочитала уйму книг. И запала в память гипотеза о том, что рядом с черной дырой время замедляется, а может, и вовсе останавливается. Так вот мне казалось, что для меня оно именно остановилось. А потом вдруг Слава позвал обедать, и тут будто лопнул нарыв.
Я начала говорить. Быстро, захлебываясь, сбиваясь и перепрыгивая с одного на другое. Наверно, так, как рассказывала о себе в тот вечер, когда он пришел ко мне. Только на этот раз о студенческих годах в Италии. О нашей компании, о Сигне — больше всего. Много-много разных случаев, забавных и не очень.
Слава слушал, не перебивая. Краем сознания я понимала, что ему это не нужно и не интересно. Как мне было бы не слишком интересно слушать истории о людях, которых не знаю и даже никогда не видела. И все же он терпел, потому что это было важно для меня: выплеснуть воспоминания. Как будто пока я говорила о Сигне, она еще оставалась где-то рядом, еще не совсем ушла.
Но когда я остановилась, Слава накрыл мои пальцы ладонью.
— Марина…
И показал глазами на тарелку передо мной. Пустую. Я посмотрела на него непонимающе. Да, снова съела все, не заметив. Но, кажется, что-то было не так.
— С тобой все в порядке? В смысле?.. — он запнулся, не зная, как лучше сформулировать. — Обычно когда ты говоришь, ешь медленно, а сейчас…
— А сейчас — жрала?
— Точно не засекал, но на суп у тебя ушло чуть больше минуты. И на второе тоже.
Я прислушалась к себе. Состояние было странным. Непохожим на подбирающийся приступ. Я съела полтарелки рыбного супа и кусок запеченной с овощами индейки, а ощущение было такое, словно не ела вообще. Не фоновый голод, а гораздо сильнее. Но чудовище молчало. Только внутри все мелко подрагивало — нервно, напряженно. И пальцы дрожали — так же мелко.
— Может, тебе таблетку выпить?
Я взяла пузырек выписанного Автандилом лекарства, почитала инструкцию и приняла сразу две таблетки вместо одной.
Булимия подвязана на тревогу во всех ее проявлениях: в мыслях, эмоциях и физических ощущениях. Когда подбирается приступ, в этот момент не имеет значения, что именно его вызвало. Главное — успокоиться, снять тревожность. Медленно и размеренно есть невкусную еду и считать при этом. Вслух — чтобы слышать свой голос. Ритмичные монотонные действия расслабляют и гипнотизируют. Неприятный вкус сдерживает желание сожрать все мгновенно и продолжить вираж. Это дает выигрыш в несколько минут, пока не подействует химия.
Точнее, действовал фронтин. Но то, что я приняла, сработало лишь как снотворное, причем парадоксально. Это когда хочется спать настолько, что слипаются глаза и тянет поскорее лечь, куда угодно, хоть на пол. Но заснуть никак не можешь. Так бывает при большой эмоциональной и физической усталости, когда возбуждение и торможение одинаково сильны и словно сражаются между собой. А со мной, скорее всего, случился банальный передоз. Две таблетки, как было написано в инструкции, составляли максимальную суточную дозу, но, видимо, не для моего веса. Или по каким-то другим индивидуальным причинам.
До вечера я пролежала в спальне, мучаясь от желания уснуть и от невозможности сделать это. Слава готовил, из кухни долетали какие-то вкусные запахи, но я уже не обращала на это внимания, потому что спать хотелось сильнее, чем есть. Иногда проваливалась в полудремоту, когда, вроде, даже что-то снится, и при этом видишь и слышишь все происходящее наяву.
Но самым ужасным было то, что тревога так и не прошла. Только стала размытой и безадресной. Не то, что кто-то еще может заболеть и умереть, а нечто темное, бесформенное. Абстрактная сферическая тревога в вакууме.
К тому моменту, когда Слава вечером лег спать, я измучилась по полной программе.
— Послушай, мне все это не нравится, — сказал он мрачно, попытавшись обнять меня.
Я вывернулась, потому что не могла лежать спокойно. Хотелось то ли крутиться с боку на бок, то ли встряхнуться всем телом, от макушки до пяток.
— Думаешь, мне нравится? Чертовы таблетки. Выкручивает, как белье в машине. Завтра позвоню Автандилу, может, что-то другое выпишет.
— Завтра — это завтра. А сейчас-то что делать? У тебя прям пружина в заднице.