это так тяжело подействовало, что я вот и сам… заболел. Но, собственно, я все это сразу же рассказал подполковнику… Еще до того, как мы оказались на этой галере.

Я не сразу понял, что подполковником он назвал Борича; видимо, дрим-инспектор именно так ему представился. Впрочем, по табели о рангах это вроде бы соответствовало.

— Ничего, — утешил его Борич. — Истина от повторения не тускнеет, это очень давно сказано.

— И еще… — проговорил Зурилов как-то нерешительно.

— Не стесняйтесь, говорите все, что приходит в голову, — поощрил его я.

— Понимаете… Если можно, я хотел бы задержаться здесь подольше.

Я не совсем понял его и поднял брови.

— Не хочу просыпаться, — объяснил он. — Там, наяву. Пока еще не хочу. Там я чувствую себя очень плохо. Там я тяжело болен, это неприятно, знаете ли. И непривычно. А здесь…

И он согнул обе руки, напрягая бицепсы, и выразительно потряс кулаками.

— …здесь я словно вернулся в молодость…

Я кивнул. Это ощущение было знакомо каждому из нас.

— Ничего, — утешил его Борич. — Мы будем вас придерживать, насколько это окажется в наших силах. Я уже говорил вам, что вы очень пригодитесь в нашем деле. Но кстати: вы рассказали нам еще не все.

— По-моему…

— Вы забыли сказать — что именно он пел.

— А-а… Да, совершенно верно. Арию. «Вспоминая Эвридику…». Глюк, «Орфей в аду», по-моему.

— Ну как? — спросил меня Борич.

— М-да, — сказал я. — По принципу: на безрыбье и рак — рыба. Хорошо, допустим. Допустим, он действительно здесь. Каким способом мы его обнаружим — или он нас? В этом лабиринте, да еще и в темноте…

— А вот для этого, — произнес Борич назидательно, — у нас есть первоклассный — в данных условиях — следопыт.

И он театральным жестом указал на Зурилова.

Я только усмехнулся.

— Да-да, — согласился директор несколько смущенно. — Видите ли, у меня сейчас прекрасная настройка на его подсознание. Это совершенно естественно: ведь тема, которую разрабатывает мой институт, — наша с ним общая, мы целый день работали вместе и думали, и чувствовали совершенно синхронно и синфазно, по сути дела, дублировали друг друга. Конечно, если бы он, проснувшись, занялся другими делами, а я — своими другими, эта настройка пропала бы. Но ни он, ни я — так получилось — не смогли перенастроиться, поскольку очень быстро лишились… ну, вы понимаете. Так что сейчас у нас очень хороший контакт — на интуитивно-подсознательном уровне.

— И вы его ощущаете?

— Слабо, но все же четко. Уверен — он неподалеку.

— А если мы пойдем на поиски и будем приближаться к нему или удаляться — как поведет себя сигнал?

— Как любой сигнал: будет усиливаться или ослабевать.

— А как насчет направления?

— Ну вы же понимаете: подсознание — не рамочная антенна и не локатор. Но поведение сигнала и здесь поможет.

— Все ясно? — спросил меня Борич. — В таком случае — шагом марш. Направление — на Груздя. И еще одно. Гляньте-ка на берег, только не очень высовывайтесь. Видите?

Мы выглянули, но не сразу поняли, что имел в виду Борич.

— Ящик, ящик, — подсказывал он нетерпеливо. — Тот, который мы помогли доставить до места.

Это и в самом деле представляло, наверное, интерес. Тени успели вскрыть тару, которая тут же стала таять, как до конца испарился уже привезший нас сюда корабль. Прибывшего в упаковке царя теперь водружали на какое-то подобие паланкина. Вероятно, монарх этот успел наделать всяких дел, уже пребывая в Пространстве Сна; иначе зачем его стали бы переправлять в Аид?

— Любопытно, как бытовая деталь, — сказал я. — Или ты увидел в этом что-то другое?

— Думаю, что его сейчас понесут куда-то в центр местного значения, — сказал он. — Царям даже в таких условиях воздается почет.

— Ну и что? Мы же не из правящей династии.

— Подозреваю, — сказал Борич, — что направление движения — наше и их — совпадет, хотя бы на некоторое время.

— Почему?

— Хотя бы потому, что где центр — там и охрана посолиднее. И наверняка существуют какие-то средства защиты. Если это подтвердится — может быть, мы сойдем за свиту и проскочим без забот. А?

Я усомнился: слишком уж мы не походили на тени. Но возражать не стал: Борич достаточно часто оказывался прав. Сказывался его богатый опыт.

— Ладно, пошагали, — согласился я. — Не забудем только изобразить приличествующую случаю скорбь.

И мы двинулись в путь.

* * *

Мы сделали все возможное, чтобы нас можно было принять за тени; однако получалось это не очень-то хорошо, в особенности у Зурилова, который никак не мог точно воспроизвести подсказанную нами формулу. Правда, это и на самом деле не очень легко, поскольку произносится она на языке, фонетика которого нам совершенно чужда, а сам язык исчез с лица Земли так давно, что никаких следов его не сохранилось. Впрочем, я вообще не уверен, что это земной язык.

Тем не менее, замешавшись в приветственно-траурную процессию, некоторое время — и расстояние — нам удалось пройти без помех. Зурилов постоянно вертел головой, уточняя, наверное, курс на Груздя, но мы, похоже, шли без отклонений.

До поры, до времени.

Неприятности начались, когда засеянное каменьями поле кончилось и открылась широченная равнина, покрытая низким туманом, над которым были видны лишь наши верхние половины, что же касается теней, то они и вовсе сливались с ним. Какое-то время нам казалось, что мы по-прежнему следуем за процессией — пока Зурилов не пробормотал:

— По-моему, мы остались одни — они то ли свернули, то ли еще что-нибудь…

Мы остановились и стали вглядываться в серую муть. Было очень трудно различить в ней вообще что-либо, потому что туман не был однородным, местами становился почти прозрачным, местами сгущался, и такое сгущение вполне можно было принять за тень — но в следующий миг сгущение рассасывалось, и становилось ясно, что это не фигура вовсе, а просто так.

— Хрен с ними, — проговорил Борич. — Как сигнал?

— Очень хорошо, — заверил Зурилов.

— Тогда веди прямо по волне. Все равно тут никого не видно. Авось пройдем.

Но через секунду-другую оказалось, что «не видно» вовсе не значит, что тут и на самом деле никого нет.

Сперва возник голос. В глухой тишине он показался особенно громким и грозным, так что мы невольно вздрогнули.

— Остановитесь! Во имя вашей безопасности — остановитесь!

Голос шел ниоткуда — и, казалось, со всех сторон сразу.

Мы, переглянувшись, лишь ускорили шаг. Опыт подсказывал, что попасть в движущуюся цель всегда труднее, чем в неподвижную.

— Стойте! Это последнее предупреждение!

И, как бы в подтверждение сказанного, в каком-нибудь десятке метров