В день испытания темное небо хмуро нависло над островом. По дороге к причалу Марен чувствует на себе колючие взгляды соседок, слышит приглушенный шепоток. Без Урсы она ощущает себя беззащитной и голой. На причале уже собралась небольшая толпа. Урсы там нет.

Вчера им удалось повидаться, и Урса сказала:

– Авессалом говорит, это зрелище не предназначено для женских глаз.

– Однако же он собирается бросить женщину в море?

Урса нахмурила лоб.

– Ты не хочешь остаться со мной? Все равно мы ничем ей не поможем.

Марен и сама понимает, что лучше остаться и никуда не ходить. Но не пойти невозможно. Нельзя бросать Кирстен одну среди сборища церковных кумушек и мужчин, собравшихся либо ее утопить, либо объявить ведьмой.

Видя решимость Марен, Урса вздохнула и взяла ее за руку.

– Пообещай, что не будешь привлекать внимание. Просто стой и молчи.

Памятуя о своем обещании, Марен стоит чуть в сторонке от всех остальных и смотрит себе под ноги, чтобы даже случайно не встретиться взглядом с комиссаром. Мамы нет среди зрителей, и Эдне тоже, зато есть Зигфрид и Торил. Они обе беседуют с пастором Куртсоном, бледным, как полотно. Причал освещен тусклым светом немногочисленных масляных ламп. Свет еще одной лампы возвещает прибытие Кирстен. Марен оборачивается и видит, как фонарь покачивается в такт движению повозки, приближающейся со стороны Вардёхюса. Видит Кирстен впервые за несколько месяцев. Марен приходится прикусить себе язык, чтобы не закричать.

Кирстен сидит вся обмякшая, как тряпичная кукла. Она почти не одета: в одном легком платье, вся юбка в сплошных темных пятнах. Она не открывает глаза, даже когда стражники и комиссар стаскивают ее с повозки, брезгливо морща носы. Ветер дует в сторону Марен, и она тоже чувствует запах, идущий от Кирстен. Запах засохшей крови и застарелой мочи. Пастор Куртсон прижимает к носу платок. Марен хочет окликнуть Кирстен, крикнуть ей, что она здесь, но язык словно отнялся, и невозможно заставить его шевелиться.

Вслед за повозкой на причал выезжает крытый экипаж. Марен узнает карету, которую присылали за Урсой и ее мужем, когда приглашали их в Вардёхюс в прошлом году. Среди женщин, собравшихся на причале, пробегает взволнованный шепоток. Из кареты выходит мужчина, и Марен понимает, что это и есть губернатор. Он невысокий и коренастый, одет в добротную, ладно скроенную меховую куртку. Половина его лица скрыта под бородой, такой же густой, как у комиссара Корнета, но не черной, а белой, точно овечья шерсть. Он подходит к краю причала, и хотя Марен хочется убежать без оглядки, она придвигается ближе, чтобы слышать, что он говорит.

– Не хотите сознаться, фру Сёренсдоттер, и тем самым избавить всех нас от весьма неприятных хлопот?

Кирстен так сильно дрожит, что двое крепких стражников с трудом удерживают ее в стоячем положении.

– Не хотите сознаться, – повторяет губернатор, – что вы, будучи ведьмой, своей нечестивой волшбой вызвали шторм, погубивший вашего мужа и многих других рыбаков?

Марен становится нечем дышать. Они же не думают, что Кирстен умеет заклинать погоду? В ту злосчастную ночь она тоже выбежала на берег, как сама Марен, как все остальные, и тоже кричала, срывая голос, когда море забрало себе их мужчин. Марен знает, что надо об этом сказать, но ее горло по-прежнему сковано немотой.

Волосы Кирстен безвольно свисают сосульками ей на лицо, и Марен сомневается, что слова губернатора вообще проникают в ее сознание, оцепеневшее от страха.

– Что ж, воля ваша, – говорит губернатор, и в его голосе явственно слышится нотка восторженного возбуждения. Он кивает стражникам, и те грубо стаскивают с Кирстен платье, снимая его через голову. Пастор Куртсон отводит глаза. Торил и остальные церковные кумушки закрывают лица руками и смотрят сквозь щелочки между пальцами, а Марен цепенеет от ужаса и не может оторвать взгляд от Кирстен. Все ее тело – сплошная рана из порезов, ожогов и синяков. Марен хочется броситься к Кирстен, набросить ей на плечи свою куртку, прижать к себе крепко-крепко, но она остается стоять на месте и только плотнее кутается в одежду.

– Несите веревку.

Комиссар Корнет берет с повозки веревку и обвязывает вокруг талии Кирстен. Веревка врезается в белую обвисшую кожу. В горле Марен встает горький ком, когда она вдруг понимает, для чего нужна эта веревка: чтобы вытащить Кирстен из воды, уже потом.

Она смотрит на море. Сегодня оно темно-серое, тихое. Местами на его почти гладкой поверхности мерцает лед. Кирстен замерзнет до смерти, и Марен будет на это смотреть и не сделает ничего, чтобы ее спасти. Ее держит не только слово, данное Урсе: ее держит страх. Ледяной ужас, сковавший тело и пригвоздивший ее к месту.

Комиссар Корнет дважды дергает за веревку, проверяя крепость узла. При каждом рывке Кирстен безвольно пошатывается и не падает лишь потому, что ее держат стражники. Она вся дрожит, ее голова свесилась на грудь. Пастор Куртсон выходит вперед и благословляет воду. Он говорит слишком тихо, Марен не слышит слов, но его руки сложены для молитвы. Как тогда, когда Марен говорила с ним в церкви.

Пастор отходит от края причала, и Марен даже не успевает моргнуть, как раздается тяжелый всплеск, и вот Кирстен уже в воде. Вся толпа зрителей подается вперед, а комиссар и его два помощника, держащие веревку, отклоняются назад, чтобы не потерять опору на заиндевевшей земле. Марен заставляет себя подойти ближе.

Кирстен скрывается под водой, вспененной от удара при ее падении. От волн веет стужей. Ледяной холод бьет Марен в лицо. Она не знает, на что надеяться, о чем молиться: чтобы Кирстен сумела выплыть, или чтобы она утонула, ушла на дно так же быстро, как ее брюки с рунными камнями в карманах. Но когда Кирстен выныривает на поверхность – в глазах стоит бешеный ужас, перекошенный рот отчаянно хватает воздух, из груди рвутся хрипы, жалобные и пронзительные, как крики крачек над морем, – Марен рада, что Кирстен жива, хотя это значит, что теперь ее осудят как ведьму.

Кирстен вытаскивают на причал. Ее обнаженное тело белее снега. Она так исхудала, что Марен видны ее ребра, выпирающие из-под кожи, как корни деревьев, выходящие из-под земли. Марен срывается с места, чтобы броситься к ней, но чья-то рука – холодная, как зимняя стужа, – хватает ее за запястье. Это Эдне, она все же пришла. Эдне смотрит на Марен широко распахнутыми глазами и едва заметно качает головой.

Марен вырывает руку и опять оборачивается к Кирстен. Ее уже укутали в меховую накидку и ведут обратно к повозке. Им не хочется, чтобы Кирстен замерзла насмерть, прежде чем она предстанет перед судом. Незащищенная кожа у нее на горле и на запястьях – белая, точно кость.