образом, весь рассказ о выступлении Иоанна и крещении Иисуса скопирован с пророка Исайи. Вместе с тем отпадают затруднения, которые для чисто исторического понимания заключаются, прежде всего, в том противоречащем обстоятельстве, что некий Иисус получил крещение от Иоанна, а все бесчисленные изъяснения этой проблемы оказываются простой игрой идеями. Разве там не имеются уже данные для изображения характера Иоанна, о его отношении к Иисусу и т. д. ? Точно так же можно было бы предметом «научного исследования» сделать вопрос: почему целые десять лет Ахиллес оставался без дела под стенами города Трои вместо того, чтобы лучше уехать домой и удовлетворить свою жажду подвигов где-нибудь в ином месте? Можно скорбить за науку, которая ради своей связи с церковной практикой вынуждена вообще подымать подобного рода вопросы, а bi одобренных академиями исследованиях и научных работах разбирать их, когда, ведь, ясно, как день, что вся история крещения принадлежит к области вымысла и поэтической обработки вышеприведенных мест пророка.

При этом выше совсем еще не были затронуты астральные моменты, которые, по всей вероятности, тоже играют роль в истории крестителя.

Уже Дюпюи отожествил евангельского Иоанна с вавилонским Оанном, Ианном или Анни, — тем странным по виду существом, — полурыбой, получеловеком, — которое, по славам Берова, в качестве первого законодателя, изобретателя письма и насадителя культуры каждое утро выходило из волн Красного моря, дабы выяснить людям их истинную, духовную сущность. Дюпюи полагал, что нашел его в созвездии Южной Рыбы, так как оно казалось жителям Вавилона выходящим из Красного моря и своим восхождением и захождением определяло моменты обоих годовых солнцестояний. Быть может, однако, первоначально он был Водолеем, потому что последний на древних восточных сферах изображается в виде человека-рыбы, от которого только позднее рыба была отделена и превращена в особое созвездие. Во всяком случае, он стоял в связи с делением года солнцестояниями и, следовательно, в этом смысле являлся, действительно, «учителем астрономии». Пережитки этого первоначально-астрального значения Иоанна обнаруживаются в том, что мы еще и теперь празднуем Иванов день в день солнцеворота, когда на Иванову ночь с заходом солнца восходит созвездие Южной Рыбы, с заходом последней восходит солнце. Также и крещаемые в христианском культе обычно назывались «рыбами» («pisciculi — рыбки» у Тертуллиана), а купель для крещения и до сих пор еще носит название «piscina — рыбного садка». И вот, рыбо-человек в христианстве превратился в некоего «рыбака» или «ловца людей». На это намекает и амвросианский хорал («hamum profundo miserat piscatus est verbum dei»), заставляя Иоанна удочкой креста выуживать из воды новообращаемых. Этим Иоанн напоминает Оанна, который, говорят, вытащил первого человека при наводнении и тем самым некогда даровал ему действительную жизнь в качестве человека и Духа.

Что сам евангелист чувствовал еще это отношение Иоанна к рыбе, — доказывается приписываемым спасителю сравнением, в котором он, имея в виду Иоанна, сравнивает современный ему род с детьми, сидящими на улицах и кричащими своим товарищам: «мы играли вам на свирели, и вы не плясали». Ведь эти слова, явно, заимствованы у Геродота, по свидетельству которого, кирионянам, сначала не пожелавшим послушаться его, а после его победы над Крезом, известившим об их готовности подчиниться, ответил следующей притчей: «Один рыбак увидел в море рыб и начал играть на флейте, полагая, что они выйдут на берег. Когда же он увидел, что обманулся в своей надежде, то забросил сеть и вытащил массу рыб. Видя затем, как последние барахтаются, он сказал им: «Ну, теперь плясать вам незачем, вы, ведь, не пожелали плясать тогда, когда я играл».

В качестве указывающего солнцестояния и разделяющего солнечный год Оанн сливается с самим годовым солнцем, как с восходящим и заходящим светилом. Тем самым он входит в круг мифов об Иошуа, Язоне и Иисусе, соответствуя ветхозаветному Калебу, в качестве представителя летнего солнцеворота, когда в месяце Льва восходит звезда Пса, или в качестве представителя осеннего равноденствия, когда солнце начинает спускаться под небесный экватор, в царство зимы. Напротив, Иошуа (Иисус Навин) представляет зимний солнцеворот, с момента которого опять начинает прибавляться день, или же весеннее равноденствие, когда солнце начинает опять подниматься над экватором и совершать свое победоносное шествие в страну «Обетованную», по ту сторону Иордана, Млечного пути, небесного Эридана или Водной Области неба, в которой господствуют зодиакальные знаки Водолея и Рыб. Евангелист выражает это тем, что у него Иоанн рождается на 6 месяцев раньше Иисуса, исчезает со сцены и претерпевает смерть как раз тогда, когда Иисус выступает публично. Отсюда и слова Иоанна: «Ему должно расти, а мне умаляться». В качестве склоняющегося годового солнца, креститель походит на греческого Гермеса Психопомпа («душеводителя»), который во время осеннего равноденствия ведет звездных духов или души в подземное царство, в мрачную, бесплодную половину года, ведет их, — выражаясь символическим языком, — по «пустыне», куда приходит народ к Иоанну и в которой последний имеет свое местопребывание. Наоборот, Иисус, в качестве постепенно подымающегося все выше и выше над горизонтом солнца, походит на Гермеса Некропомпа («водителя усопших»), который во время весеннего равноденствия отводит души в небесную обитель света, в «царство небесное», на их «настоящую родину». Поэтому о крестителе в евангелии (Матфей 11, 17) сказано: «Пришел Иоанн, — не ест, не пьет», а об Иисусе, напротив, говорят: «Пришел сын человеческий, — ест и пьет». При связи первого с зимой это так же понятно, как и при связи второго с летним временем.

Фантазия обитателей Востока еще не удовлетворяется этим общепринятым представлением. Им хотелось видеть крестителя в созвездии Ориона, вблизи которого в так наз. эпоху Тельца, — когда точка весеннего равноденствия находится в знаке Тельца, — во время этого равноденствия находится солнце. Орион-креститель стоит в Небесном Эридане, на Млечном пути, около «Bethabara», «места перехода», т. е. вблизи того места, где солнце в зодиаке пересекает Млечный путь. Одной ногой он выходит из небесной реки Эридана; связанного с Млечным путем, правой рукой как бы почерпает из него воду, а левую простирает вперед как бы для благословения, — действительно, необычайно живописный образ крестителя; нет недостатка, — в лице трех звезд Пояса Ориона, — даже и в (кожанам) поясе, который отмечают у крестителя евангелия.

Может быть, против защищаемого здесь понимания личности Иоанна укажут на известное место у Иосифа Флавия, 18, 5, 2, которым, якобы, доказывается историчность крестителя. Уже раньше было указано на то, что подлинность этого места об Иоанне точно так же сомнительна, как и подлинность обоих мест у Иосифа об Иисусе. Не только то,