Ричардс. По другую сторону от «Гриля» стоял многоквартирный дом; Декер одно время в нем жил, когда по окончании своей футбольной карьеры вернулся в Берлингтон.

Декер окинул взглядом интерьер. Под потолком висели большие модели самолетов, кораблей и автомобилей; на стенах фотографии старых кинозвезд в рамках, с юморными афоризмами между ними. Припыленные искусственные растения по углам. По центру зала «шведский стол». Белый верх, черный низ у официантов.

За распашными дверями располагалась кухня. Туалеты справа для мужчин, слева для женщин. На входе гостей встречали хостесы. Компьютер для регистрации заказов у дверей в служебное помещение, там же кучковался персонал. Барная стойка в самом конце ресторана, с несколькими настенными экранами. Ковер тускло-зеленого цвета, против грязи и пятен. Столы из тяжелого дерева. По периметру столешницы на небольшую компанию. Везде витал запах жареного, пива и десертов.

Типичная американская жральня во всей своей красе.

На такой не озолотишься. И тем не менее она функционировала, хотя у Кац были проекты куда более гламурные, достойные траты времени и инвесторских денег.

Декер заказал еду: «рубен»[30] с картошкой фри и пинту пива «Микелоб» для запивки. Прежде чем приступить, он еще раз виновато огляделся: не выпорхнет ли вдруг откуда-нибудь Джеймисон («стой, куда! ты что делаешь!»).

Сэндвич оказался очень даже ничего: в меру сочный и не крошащийся по всему столу. Картошечка поджаристая, хрусткая. Пивко холодное, в полость заливается любо-дорого.

Он посмотрел на стол, за который видел Эрла Ланкастера с его «пассией». Честно сказать, не ожидал, что их с Мэри разговор на стадионе отзовется таким резонансом; просто здорово, что они дали себе еще один шанс.

Но блаженная эта мысль отступила, стоило на несколько мгновений задуматься, какими могут быть следующие несколько лет их жизни в новых зреющих обстоятельствах.

Мозг — самый тонкий и уникальный орган, каким лишь обладает человек. Декер сознавал это лучше, чем кто-либо. Когда выходит из строя он, это не сравнимо ни с каким другим срывом в теле. Если отказывает сердце, то с ним и ты сам оказываешься на глубине двух метров. Уходишь в надежде, что тебя за твои дела будут вспоминать с грустью и нежностью.

А вот если отказывает мозг, то ты, исчезая, задерживаешься овощем на попечении тех, кто о тебе заботится. И именно это будет последним впечатлением о тебе со стороны твоих близких, хотя на самом деле это был уже не ты; во всяком случае, с минуты своего отключения.

Из этих своих размышлений Декер вышел как раз в тот момент, когда поднимал глаза. И при этом через окошко двери, ведущей на кухню, заметил наблюдающего за ним — всего лишь один быстрый взгляд, а затем тот человек исчез. Единственное, что Декер реально успел разглядеть, это темные волосы и пронизывающие глаза.

Декер-коп моментально насторожился. Почти всю свою сознательную жизнь он провел в полиции. Читая людские лица, отделяя плохое от хорошего, испуг от попытки что-либо скрыть. Это не тот навык, которому можно научить кого-то другого. Со временем он становится поистине инстинктивным. Миллион мелочей, обработанных вместе ради мига, когда рождается что-то близкое к полезному умозаключению.

И сейчас эти коповские антеннки чутко дрожали.

Непринужденным движением Декер вынул из кармана мобильник, выключил вспышку и, якобы возясь с экранчиком, сделал ряд снимков официантов, порхающих по залу. Среди прочих он узнал ту, что обслуживала его здесь в прошлый раз. За ней еще следовал молодой человек по имени Дэниел, постигающий ремесло официанта.

Положив трубку на стол, Декер бросил взгляд на двойные двери кухни и вроде как снова заметил там кого-то у окна.

Интересно, снова он?

Декер помахал молодой женщине, которая обслуживала столик.

Дэниел ушел на кухню.

Та подошла:

— Вам еще что-нибудь?

— Нет, спасибо. Еда была отменной.

— Тогда счет?

— Что-то вы сегодня суетитесь не на шутку.

— Да, иногда бывает, летаем как пчелки.

— Вы давно здесь работаете?

— Около года.

— В прошлый раз, когда я заходил, за вами неотлучно следовал стажер.

— Ну да, именно так мы и учимся работать.

— И вы тоже?

— Нет, у меня уже был опыт, несколько лет работала официанткой. Потому и взяли. Забавно, что вы спрашиваете.

— Почему же?

— Стажируешь тут, обучаешь весь этот народец. А он здесь никогда не задерживается. Два-три месяца, и все, уходят. Нет у людей уважения ни к тяжелому труду, ни что ты силы кладешь на их обучение.

— Да, вы правы. Мало кто ценит это по достоинству.

— Да мне, если честно, по барабану. Я тут тоже долго не задержусь. Предложили работу в другом месте, я и согласилась. Лучше платят, да еще и бонусы.

— Отлично.

— У меня мать работала здесь, лет десять назад. Она и посоветовала мне сюда обратиться. Зарплата не ахти, даже пониже, чем у других, зато чаевые неплохие, особенно по выходным, когда народ поддает и кошельки у них развязываются. Это слегка воздает за те глупости-пошлости, которые они несут, но если начинают пошаливать, ручки совать — многие тут себя проявляют, — то молоток падает мама не горюй.

— Молодчина, одобряю. А мама здесь долго проработала?

— Нет. В смысле, она-то хотела. Но ее через год уволили.

— Это еще почему?

— Даже не сказали. А потом ее подруга сюда поступила, тоже официанткой. И ее через год тоже попросили. Опять же без объяснения причин.

— Ого. Вот уж действительно странно.

— Ладно, не моя проблема. В общем, надо делать ноги. Если подумать, я здесь уже около года. Если не уйду сама, то могут также попросить.

— Может, со времен вашей мамы руководство изменилось?

— Если бы.

— В смысле?

— Управляющий теперь Билл Пейтон. Был менеджером, еще когда моя мама здесь работала. Он ей не нравился. Всегда так внимательно за всем наблюдал.

— Менеджерам, наверное, за это и платят.

— Наверное. Кухонный персонал, он тоже за все это время не поменялся.

— Откуда вы знаете?

— Потому что это те же люди, что и при маме. Я, когда только начинала работать, назвала ей несколько имен, и все оказались ей знакомые. Насколько мне известно, они здесь с тех самых пор, как открылось это заведение.

— Вы имеете в виду поваров, помощников официантов, прочее другое?

— Ну да.

— Любопытно, что за народ?

— В каком смысле?

— Старые или молодые, мужчины или женщины, местные или приезжие?

— Все мужики. И вряд ли кто-то из них здешний, из Огайо. Честно сказать, даже не знаю, из каких мест они взялись. С нами почти не общаются. А по возрасту где-то на шестом десятке.

— Ух ты. Староваты для посудомоев или младших официантов.

— По