— А ты не хочешь еще удовольствия? Ну, и мне тоже хотелось бы…

Мужское достоинство Шарура зашевелилось. Через минуту, уже сообразив, что вполне может взять ее еще раз, он спросил:

— Ты уверена? Все-таки женщина не каждый день теряет девственность. Не боишься, что боль окажется сильнее удовольствия? Может, лучше подождать немного?

— Нет, я так не думаю, но… — Она пожала плечами. Ее твердые груди с темными сосками слегка подпрыгнули. — Но даже если будет больно, Энимхурсаг все исправит. Бог же наблюдает за мной.

Дважды Шарура не пришлось упрашивать. На этот раз он не мог сказать, участвовал ли в процессе Энимхурсаг, или Муннабту обошлась и без него. Впрочем, женщина была настолько увлечена своими ощущениями, что Шаруру скоро стало все равно, с чьей помощью или вовсе без всякой помощи она добралась до оргазма и привела его за собой, доставив партнеру большое удовольствие.

— Ну, я тебя порадовала, как бог велел? — спросила она, улыбаясь, когда они лежали вместе, все еще соединенные друг с другом и довольно потные. Шарур всмотрелся. Нет, это точно не была улыбка бога, это была улыбка женщины, прекрасно знавшей ответ на свой вопрос.

— Ты меня очень порадовала, — с чувством ответил Шарур. — А еще ты меня утомила, — он перестал опираться на локти и упал на нее всем телом. Она засмеялась и отпихнула его, укладывая рядом с собой.

Она оделась быстрее, чем он. Прихватив одеяло, на котором они лежали, она вышла из хижины. Шарур последовал за ней, но уже на пороге его остановили крики деревенских:

— Удалось ли нам порадовать незнакомца, как велел Энимхурсаг?

— Я весьма рад, — сказал Шарур.

— Он точно рад, — кивнула Муннабту и продемонстрировала одеяло с небольшим пятном крови в качестве доказательства. Народ одобрительно загудел.

Шарур и в самом деле чувствовал себя вполне довольным. Он прикинул, что не прочь остаться в этой деревне возле самой границы с землями Гибила подольше, но его планам не суждено было сбыться.

На следующее утро после завтрака (хлеб, лук, пиво и вино: крестьяне точно следовали указаниям Энимхурсага, ни в чем не собираясь проявлять инициативу) Энимхурсаг опять обратился к нему через отца Муннабту:

— Слушай, гибилец, ты предупредил меня о том, что твой Энгибил сходит с ума… Теперь ты отправишься в мой город и своими глазами посмотришь, как я готов отплатить ему за оскорбления и унижения, причиненные мне. Человек, через которого я говорю с тобой, послужит тебе проводником.

— Как прикажешь, великий бог, так и будет, — ответил Шарур, кланяясь крестьянину и богу, занявшему его тело. Ему не хотелось в Имхурсаг. Оттуда сбежать будет труднее, чем с пограничных земель. Но он не посмел отказать Энимхурсагу.

К тому же он предпочел бы, чтобы его сопровождал кто-нибудь другой. Идти с отцом девушки, которую он только что лишил невинности, не хотелось. Но крестьянин, чье имя, как он узнал, было Аратта, не выражал ни малейших признаков неудовольствия. Скорее, наоборот, он выглядел довольным, что так удачно исполнил повеления своего бога.

Когда Энимхурсаг покинул его тело, Аратта сказал:

— Я захвачу хлеба и лука. И пива с вином тоже захвачу. И ты будешь доволен на пути к Имхурсагу.

— Хорошо. Я буду доволен на пути к Имхурсагу, — безропотно согласился Шарур. Он пришел к выводу, что спорить с людьми местного бога бесполезно, особенно когда они считают, что исполняют волю их бога.

Вскоре выяснилось, что они с Араттой далеко не единственные путешественники, направляющиеся в город. По дороге к ним присоединялось все больше мужчин, так что к городу они подходили в туче пыли. Некоторые мужчины вооружились дубинками с каменными наконечниками, реже — с медными. Некоторые несли копья. У других торчали из-за спин луки и колчаны. Почти каждый второй вооруженный человек нес с собой щит из лозы, обтянутой кожей.

— Имхурсаг приказал взять оружие, — гордо сказал Аратта. — То-то ваш Гибил съежится! То-то Энгибил будет дрожать!

— Имхурсаг велел взять оружие, — эхом отозвался Шарур. Он нарочно повторял за Араттой, чтобы создать у бога впечатление, будто он тоже радуется вместе с крестьянином, тем более, что неизвестно было, идет ли рядом с ним крестьянин или сам бог.

Ополчение Имхурсага не сильно отличалось от военных сборов Энгибила. Но все же Шарур надеялся, что Энгибил заметит шевеление в соседних землях.

До города они добрались около полудня следующего дня. И вот тут Шарур убедился, что Энгибил просто не может не заметить приготовлений Энимхурсага. Под стенами города уже возник большой лагерь, и он все увеличивался по мере того, как прибывали все новые и новые люди. Дорога кишела людьми, как муравейник, и Шарур изо всех сил пытался сдерживать в себе опасения, вызванные этим зрелищем.

Меж тем Энимхурсаг вещал через Аратту:

— Посмотри, какую мощь я собираюсь обрушить на вашего спятившего бога! Вот что значит власть бога, пастыря своего народа! Ты понял?

— Понял, — покорно ответил Шарур. В ополчении Энимхурсага состояли не только крестьяне, задачей которых было рассеяться по полям Гибила, грабить и жечь все, до чего смогут добраться; среди войска он заметил множество повозок, а также воинов, вооруженных бронзовыми мечами и топорами с бронзовыми накладками, в шлемах из бронзы или из кожи на бритых головах, в панцирях из бронзовых пластин, нашитых поверх кожаных фартуков. Прибывала знать в доспехах, на колесницах, запряженных ослами, с копьями и стрелами.

— Ты только погляди, какую мощь может выставить правящий бог, когда захочет, — безудержно хвастался Энимхурсаг. — Этакая сила сдует ваших гибильцев, как ветер сдувает мякину во время жатвы. Взгляни на этих свирепых воинов, перед которыми будет трепетать Энгибил. Они погонят твоего бога, как гончие антилопу.

— Я вижу твою мощь, великий бог, — сказал Шарур. — Я вижу воинов. — Он не удержался от вздоха. — Воистину, хорошо, что в Гибил придут люди, которые знают и чтят силу и величие своего бога.

Если бы Энимхурсаг догадался заглянуть ему в сердце в тот момент, миссия Шарура рухнула бы, как рушится дом из сырцового кирпича, когда его крыша становится слишком тяжелой. Но Энимхурсаг, как и надеялся Шарур, однажды убедившись в том, что бог соседнего города действительно свихнулся, больше не считал необходимым подвергать