– Точно все в порядке? – теперь уже в конец «поменявшись с Лео» местами, спрашиваю я у нее.

– Точно, езжайте. А мы посмотрим ягнят, после с Илинкой научим Милли стряпать наши фирменные блины – оборачивается на мою сестру – что скажешь?

– Я только за – несмотря на то, что Милли никогда не проявляла интереса к готовке, ее глаза мигом загораются.

– Ладно.

С сомнением согласившись, я все же сажусь в машину. Влад, сдержанно кивнув обоим, тоже усаживается в салон и заводит мотор. Уже только когда мы покидаем село, я вспоминаю, зачем я вообще изначально выбиралась из машины и что, озадаченная поведением этого бугая, так и забыла сделать – погладить ягнят.

Ладно, на обратном пути попрошу Влада, если все нормально, остановиться там же. Может, заодно и Милли с Сандрой уже заберем с собой.

– Хорошая девушка Сандра – будто прочитав мои мысли, вдруг разрезает тишину салона голос Влада – и сестра ее тоже. Хотя они очень разные.

Конечно, одна тебя подозревает и даже побаивается, а вторая, судя по всему, как сказал бы Лео, когда-то была «партнером по кровати», с которой ты, судя по всему, остался в хороших отношениях.

Раз Влад сам подал голос, сподвигая к беседе, я решаю этим воспользоваться. В конце концов, у меня накопилось много вопросов по поводу ночных событий, которые я не могла задать при Милли. А раз уж, его стараниями, мы оказались в одной машине, держа путь в Брашов, пока Лео едет в одиночестве и раздражении в Бухарест, я могу, наконец, попытаться получить хотя бы какие-то ответы.

Быть может, все окажется так же просто, как буря или песочные часы, которые тоже поначалу, казалось, невозможно как-то объяснить.

Эта девушка, Илинка..

Их деревня не так уж далеко от замка, пешком дойти можно, но потратив прилично времени. Может, он был у нее? Это тогда может объяснить и то, почему Влад не вернулся в скорости. Тем более, она сама сказала

(..почти переселился на свою мельницу. сегодня только утром пришел, чернее тучи, и вот опять ушел..)

что была этой ночью без отца. Конечно, это все еще не объясняет, почему он в принципе так резко туда ломанулся именно в бурю посреди ночи, но на то человеку и дан дар речи, чтобы находить истину в процессе разговора, дискуссий, или вопросов-ответов.

– Слушай, на счет сегодняшней ночи, ты..

– Не спрашивай меня, пожалуйста – резко перебивает он, не дав и закончить, словно ожидал чего-то подобного – все, что тебе надо знать, так это то, что тебе совершенно нечего бояться.

(..но скажи, зачем так грамотно огораживаться со всех сторон человеку, которому нечего скрывать?..)

– У тебя слишком много тайн, Влад – сухо замечаю я – одно это ни единому человеку рядом с тобой не позволит «совершенно ничего не бояться».

Влад бросает на меня короткий острый взгляд, но, так ничего и не ответив, вновь возвращается к дороге.

-4-

До самого музея мы едем в совершенном молчании.

Абсолютной, тотальной тишине, которая, наверное, может сравниться лишь с той, что была нынче ночью на площадке. И теперь это совсем не такая тишина, которая была при Милли и Сандре – мягкая, теплая. Когда люди молчат не потому, что им не о чем поговорить, а потому, что они понимают друг друга без слов.

Сейчас же тишина больше напоминает электрические разряды.

Но я решаю, что не дам себя, подобно Лео, вывести Владу на эмоции. Еще на примере друга я заметила, как Влад ловко манипулирует эмоциями человека, сам сохраняя хладнокровие – как играет на них, загоняет в тупик, выводит из себя еще больше, чтобы человек потерял всякий здравый смысл.. а на обычном гневе спор никогда не выиграть.

Он, будто мячиками, безупречно жонглирует сухими фактами, заваливая ими человека одним за другим, не давая ни опомниться, ни что-либо возразить. Получая так много информации от совершенно невозмутимого оппонента, человек, находясь в гневе, уже попросту начинает сомневаться, что правда действительно на его стороне и у него вообще остались какие-то шансы выйти победителем из этой склоки.

Нет, бодаться с Владом бесполезно.

Это я поняла на своем договоре, это я поняла на примере Лео, который пытался утром отвоевать мое право свободного передвижения.

На каждое слово у него найдется два – и не простых отговорок, а тех, что поставят в тупик.

Поэтому, к тому моменту, как мы останавливаемся возле музея, я решаю, что буду использовать по отношению к Владу другую тактику. Раз уж я не могу играть на его грязных приемчиках (например, использовать то, что он вынудил поехать с ним для того, чтобы получить ответы на какие-то вопросы), то я буду просто их избегать.

Что я имею на данный момент?

Я могу свободно выезжать из замка в любое время по каким-то личным делам сама или с кем захочу, он это не имеет никакого права ни контролировать, ни отслеживать. В любых ситуациях единственное, чем он может парировать – это работа. Когда заканчиваются границы работы – заканчиваются и его права воздействия на мои решения.

Но как стало понятным – он в любой ситуации найдет, как приплести работу, если ему это понадобится – даже там, где казалось бы, сделать это совершенно невозможно.

Потому единственное, что мне остается – это прекратить любое информирование о своих действиях. Куда бы и зачем бы я не выезжала из замка, я всегда буду оговариваться «личными делами», а если все-таки какие-то из этих выездок завершаться настолько успешно, что потребуется его вмешательство, как покупателя – сумею вырулить ситуацию так, будто бы я без него этого делать и не начинала.

Иначе говоря – буду играть грязными трюками на его грязные трюки.

Если игра заведомо задана нечестной – то своим мухлежом я не нарушаю правила.

Я так сильно погружаюсь в эти свои стратегии (которые в масштабе остального выглядят просто смешными), что лишь выйдя из машины замечаю, что в этот раз музей выглядит иначе.

Хотя последний раз я его видела всего лишь два дня назад.

В здании явно начали ремонт, а вход оказывается перекрыт. Пока Влад осматривается, не понятно, пытаясь ли вообще как-то оценить ситуацию, я подхожу к дверям с намерениям все же попытаться их толкнуть (хоть и понимая, что они закрыты), но замечаю там листок.

Очевидно, оставленный специально для таких упертых, как я. Развернув и прочтя его я узнаю, что музей закрыт на реконструкцию.

Я все еще помню, каким он был внутри безнадежным два дня назад.

Что бы затеять тут реконструкцию, потребуется очень и очень немалые деньги. И учитывая, что до получения картин музей находился на стадии банкротства, выходит, что единственная прибыль, полученная с того момента – это та сумма, что была выплачена Винсентом за картины.

Но что-то очень сомнительно, что на те копейки старик, даже при учете впадения в абсолютный маразм и потери с реальностью, мог затеять реконструкцию двухэтажного здания.