Шрифт:
Закладка:
Дурной обвел всю старшину злобно-веселым взглядом.
— Я вижу, Артюшка, ты без дядьки остался, так нового хозяина себе нашел. На богдыхана работаешь теперь?
Петриловский аж задохнулся. А Дурной повернулся к приказному.
— В холопях я никогда не ходил. И не буду. Вот это правда. А всё остальное — наговор. Я делаю только то, чтобы наше дело здесь не пропало. Когда беда придет, Кузнец, никакого войска из Москвы ты не дождешься. А я, даст бог, найду нам союзников и приведу.
Помолчал.
— Но, коли хочешь, верь Петриловскому. Ему выдуманные сундуки с рухлядью глаза застят. Он ради них нам всем кровь пустит.
Кузнец тяжко встал.
— Вечно с тобой не по-людски, Дурной, — зло прошипел он. Потом вдохнул глубоко. — Посидишь покуда в клети под надзором… А мы подумаем.
Глава 57
Новая тюрячка была самой комфортной в уже богатой на узилища жизни Дурного: обычная комнатушка без окон, с копной сена в одном углу, укрытой чем-то вроде одеяла, и отхожей кадкой, покрытой рогожей — в другом углу. Практически «пять звезд». Так что Санька полагал: дела его не так плохи. У его камеры даже двери не было, а стража находилась где-то далеко!
Послышались шаги. В клеть вошел крепкий матерый мужик в богатом кафтане. Ему явно за 50, но стариком назвать — язык не поворачивался. Это был один из незнакомых Саньке ближников Кузнеца, что сидел у приказного практически по правую руку.
— Здоров будь, Сашко, — гулко пробасил он. — Меня звать Пётр Бекетов.
От неожиданности сиделец выпучил глаза, что не укрылось от вошедшего.
— Никак, слыхал обо мне? — с легкой улыбкой в голосе прогудел тот.
Еще бы не слыхать! Живая легенда! Настоящий сын боярский (дворянин, то бишь) причем, не выслужившийся, а потомственный. В свое время служивший в Енисейске головой, что в Сибири означало один из высших офицерских чинов. Уже четверть века он в Сибири, одним из первых прошел Лену вдоль и поперек, основал Якутский острог, кучу острожков помельче, не только на Лене, но и в Прибайкалье. А недавно Бекетова послали в Забайкалье. Здесь великий первопроходец открыл трудный, но самый короткий путь на Амур: из Селенги в Шилку. На последней он основал Нерчинский острог — вот, буквально, в прошлом году! — где еле перезимовал в окружении враждебных аборигенов. С остатками отряда он сплавился на Амур, где и прибился к отряду Кузнеца.
Беглецу из будущего всегда казалось странным, что такой матерый и титулованный первопроходец, дворянин — просто подчинился Онуфрию и стал служить под его началом. Почему так вышло? Что крылось за этим? Неведомо. Но, судя по недавнему судилищу, Кузнец и Бекетов выглядели вполне себе союзниками. Вероятно, имелась какая-то обоюдовыгодная договоренность…
— Странное о тебе говорят здесь, Сашко, — Бекетов старательно избегал обращение по прозвищу.
— Зато говорят! — насмешливо выпятил грудь Известь.
— Ишь ты! — улыбнулся сын боярский. — Гордый, значит…
— Да не, это я так… — смутился Дурной своей неудачной шутке.
— Я молву не слушаю, — уже серьезно заговорил Бекетов. — Но и дыма без огня не бывает. Твоих людишек сейчас расспрашивают… Те всё больше молчат. Только странное я заметил: Дурным-то тебя твои почти не кличут. Зато промелькивает средь них иное прозванье.
Петр с трудом присел на корты, чтобы посмотреть прямо в глаза пленнику.
— Вещун, рекут.
Больше всего Саньке хотелось закопаться в сено, чтобы не сверлили его эти холодные, серые, выцветшие с годами глаза. Но Бекетов был неумолим. Словно жучка на иглу, насадил его на свой взгляд и смотрел на корчи насекомого.
— Ты сказал, что войско богдыханово придет. Что ты об этом ведаешь?
«Ох, как же приучить себя болтать осмотрительнее?» — вздохнул в очередной раз Дурной. Нельзя, крайне опасно говорить что-то о грядущем. И из-за «петриловских» всяких, что любые слова против тебя обернут, и из страха, что тебя же потом и обвинят… Или вдруг сам ошибусь? На бабочку-то он уже явно «наступил» и не раз. Вдруг уже пошли круги перемен по воде местной реальности?
— Да что тут ведать-то, Петр Иванович, — вздохнул он неспешно, растягивая время, чтобы всё обмозговать. — Кузнец тебе об этом лучше меня расскажет. Наш Ивашка из похода вернулся и тоже всё в красках описал…
— Как? — удивился Бекетов.
— Ну, ярко. Ясно же, что на Сунгари уже и богдойцев немало, да с пушками; а из местных они воинов готовят. И цельный отряд пищальный у них есть… Да и корабли строят. По всему видать, к войне готовятся. Так что я бы уже сейчас ждал удара.
Седеющий сын боярский невольно обернулся.
— Что, уже ныне придут?
Беглец из прошлого вплоть до дня знал, когда маньчжурский генерал с каким-то грузинским именем Минандали приведет большое войско к берегам Кумары. 13 марта следующего 1655 года… ну, или уже наступившего в нынешней России 163-го. Но в лоб такое бывшему голове не скажешь, ибо никак не объяснить свое знание. Придется общими фразами.
— Вряд ли, ныне, — покачал головой Дурной. — Вот на Ачанский городок богдойцы в конце зимы напали. Верно, и в этот раз также будет. Хотя, беречься надо и сейчас.
— Но точно придут? — продолжал напирать Бекетов.
— Точно только Богу ведомо, — извернулся пленник. — Я лишь предполагаю. Но мне кажется, что придут.
Самопровозглашенный атаман и сын боярский помолчали.
— Вражда у вас с Петриловским, видать? — сменил тему Бекетов.
— Поначалу у меня со всеми вражда была, — грустно улыбнулся Дурной. — Я ж найденыш, меня из реки вытащили. Только кто-то переменил мнение. А Артюха усугубил. Когда я в его книге на неправильные цифири по ясаку указал.
Бекетов кашлянул и понимающе улыбнулся в бороду.
— Ну… То много разъясняет, — добавил он. — Ты сильно не кручинься — поговорю я с Онуфрием. Может, отойдет он и отпустит. Только… Ты мне как на духу скажи: ты точно знаешь, что своим макаром дауров под властью государевой удержишь?
— Верю, — твердо ответил Санька.
— Ну… — протянул сын боярский. — Вера, она в храме хороша. Тута знать надобно. Сибирцы — это ж
