«Может, случайно все это, то воспоминание, про елочки? – пришло в голову. – Стресс, там, или повезло просто? Но я же не вспоминал, да и не вспомнил бы. Оно ведь само пришло, аккурат в ту самую секунду. Если Бога нет, то это все случайно. А если есть, если Он помог мне, а я спишу это на случайность… Это ли не предательство?»

– Мы все забыли Христа, – продолжал хозяин, пеленая щекастое румяное дитя. – Многим и так хорошо. Потому что Христос требует меняться. Рядом с ним сложно выпить, или покурить. Неуютно как-то. Христа не любят, гонят отовсюду. Христа распинают всегда и везде, куда бы он ни пришел. Будь он посреди нас, – его бы послезавтра распяли. Мы не любим нравоучений. Даже если нравоучитель прав, и от этого зависит наше спасение.

– Вер много, много и нравоучений, – сказал Иван.

– А еще у вас тут грибов много, – перебил его Монгол. – Мы набрали чуток. Может, заберете?

– Спасибо, у меня своих хватает. Здесь вообще грибов полно. Как дождь – так и грибы.

– А это что там за камни лежат? Обвал был? – спросил Том.

– Давненько. В 1927 году, после землетрясения. Раньше Лучистое больше было, потом его от опасных мест отодвинули… Ладно, ребята. Я вижу, что вы еле живые! Ложитесь-ка спать.

Хозяин выдал им одеяла, и они без лишних слов повалились в ряд на деревянном полу.

Утро началось с петухами. Сухие и счастливые, они оделись, поблагодарили хозяина. Тот стоял у калитки, помахал им рукой, и пошел в дом…

В Ялте

Погода с утра наладилась. Небо выплакалось, и теперь любовалось своей синевой в серо-молочных лужах предгорья.

– Протестант явно. Хорошо, не грузовой попался, – сказал Иван, когда они шагали по селу.

– А по мне – хоть кришнаит. Пустил, и слава Богу, – ответил Монгол.

– Не скажи. Меня сосед-пятидесятник как-то раз на собрание к себе пригласил. Они у нас на пустыре собираются. Пришло их человек двадцать. Ну, помолились они, попели там что-то. И вдруг – все одновременно – ка-ак начнут болтать какую-то тарабарщину! Орут, дергаются, плачут, вопят. Кто-то о землю башкой бьется, кто-то голосит навзрыд. Ни одного понятного слова, ни одного вменяемого человека. А когда все вокруг с ума сошли – это, я тебе скажу, ого-го. Через пять минут крыша течь начинает.

– У тебя потекла?

– Я знаю способ, – продолжал Иван. – Садишься в полный лотос, и ставишь вокруг себя астральный кокон. Энергетическая защита.

– Знаю. У меня мать такой шнягой страдает, – сказал Монгол.

– Я в это тогда особо не верил. Но ты прикинь картину, – продолжал Иван. – Три десятка сумасшедших в конвульсиях, а посреди них чел в позе лотоса, сидит и молчит.

– И как, помогло?

– Что?

– Ну, кокон этот.

– А то. Крыша-то на месте. Хотя потом недели две в себя приходил. – Иван нервно засмеялся.

– Какой-то ты впечатляемый. Прям как наш Том, – улыбнулся Монгол. – Но ему можно, его по голове стукнули.

– Не в этом дело, – ответил Иван. – Это сложно понять, пока сам не попробуешь. Поведение – это коллективный договор. Если с тобой кто-то рядом, пусть даже один, – ты можешь с ним оценить обстановку, перекинуться мнением. И тогда тебе плевать на всех остальных, будь их хоть тысячи. А когда вокруг – хотя бы с десяток сумасшедших, и нет ни одного нормального, то через пять минут теряешься. Ориентиры уходят. Ты уже сам думаешь, что с ума спятил. Одного сломает десяток.

– Тебя же не сломали.

– Ну так я всегда в коконе, – засмеялся Иван и похлопал рукой по палатке. – Том, а ты что думаешь?

– О чем?

– Ну, об этом типе.

– Ничего не думаю. Банально все это, – с ноткой вековой усталости вздохнул Том. – Нет, спасибо ему, конечно. Но выходит так, что добро какое-то натужное, вымученное. Он же нас приютил чтобы спастись, а не просто так, от широты души, как мы вписываем у себя дома незнакомого панка из Сибири. Как-то все это… Искусственно, что ли. Буддисты все эти, кришнаиты. Пляшут, орут чего-то, доказывают. Потом дерутся друг с другом, кто прав. Крестовые походы… Не маразм ли? Хотя у католиков еще осталось что-то такое… Костелы там, химеры всякие. Эстетика. Что-то они такое чувствовали, стремились к чему-то. Православие – вообще банально. Посты какие-то, маслице-водичка, все эти крестные ходы в никуда, с капустой в бороде. Примитивно. Зачем вообще что-то доказывать, если вот оно – добро. Разлито вокруг, в небе, в траве этой, в природе. Живет себе веками, о Боге не орет, ничего никому не доказывает. Живи как хочешь, слушай себя, не ищи чужого. Бери меньше, давай больше, и никому не мешай. Вот и вся религия… Так, Монгол?

– Бог далеко, а жизнь близко. – Монгол неопределенно повел рукой.

– Так ты вообще в Бога не веришь? – спросил Иван.

– В человеческом облике – не верю. Слишком он слабый какой-то. Или ошибается. Иначе откуда войны, беды, болячки всякие? Зачем это?

– Ну, а вообще, хоть в какого-нибудь Бога веришь? – допытывался Иван.

– Какая разница, верю я в него, или нет? – вдруг вспыхнул Том. – Бог – это такое понятие… Такое… О нем вообще сложно говорить, есть он, или нет. Что ни скажешь, – все равно мимо. Он где-то по ту сторону слов. Он – как снег. Покрывает все, искрится на солнце. Не трогай эту красоту, чтобы не испортить. А люди берут его в руку, сминают в снежок, а потом швыряют им друг в друга.

Они дошли до центра села, сели на остановке.

– Биб! Биии-иб! Биии-ии-ии-ииб! – Нарастал протяжный сигнал и стрекотание двигателя.

– Свадьба! – Монгол вскочил со скамейки. – Сельская свадьба! Может, пожрать удастся?

Они подбежали к повороту, откуда доносился звук. Там, в конце дороги, медленно, неохотно вышагивала знакомая им грязно-белая корова. Сзади нее ехал, сигналя, мотоцикл.

– Знакомая свадьба. Каждый день женятся, – захохотал Том.

Монгол сплюнул. Они вернулись на остановку. Иван достал карту, раскрыл, повертел ее так и эдак.

– Ладно, мужики, пойду я дальше, – наконец сказал он.

– Сам-то куда? – спросил Монгол.

– На Каменные грибы.

– А что там?

– Как что? – недоуменно проговорил он. – Грибы каменные.

– Пока, земеля!

– А мы чего? – Том повернулся к Монголу. – В Партенит?

– Ты как хочешь, а я дальше пешком не пойду. Автобуса ждать буду.

Том помолчал, почесал ухо, посмотрел на дыру в джинсах.

– А может его вообще не будет?

– Будет! – уверенно сказал Монгол.

Минут через десять к остановке подошла женщина с сумкой, села рядом. Смуглая, морщинистая,