пришли туда, куда привел их аббат, и тот спросил короля: Сир, ради Бога, позвольте мне спросить у вашего ведуна, может ли сей добрый человек исцелиться когда-либо. А Мерлин сделал вид, что сердится, и сказал: Он может встать; он ничуть не болен и ничем не страдает; но да будет всем известно, что в день своей кончины он сломает себе шею и будет повешен и утоплен. И кто будет жив, тот увидит. А тот поднялся на своем ложе и сказал королю: Сир, вот наконец вы можете распознать его безумие; ибо он не ведает, что говорит. Как возможно то, что ему довелось изречь, – что в день, когда я умру, я сломаю себе шею и буду повешен и утоплен? Так что учтите, Сир, если вы разумны, что за человеку вы верите и даете возглавить ваш совет. А король ответил: Я ни в чем не разуверюсь, пока не узнаю, какой смертью вы умрете[322].

Спустя долгое время этому господину, едущему верхом в большой компании, случилось проезжать деревянный мост, переброшенный через большую реку; его лошадь оступается, и всадник, вылетев вперед, падает и ломает себе шею. Тело переворачивается так, что плащ застревает в одной из частей моста; человек оказывается подвешен за ноги, тогда как голова его погружена в воду. Шум по сему поводу был немалый. Мерлин же, упрекнув обоих государей в потворстве, проявленном ими к завистникам, заявляет, что вопросы, которые непрестанно ему задают, ему досадны и тягостны; впредь он будет делать лишь те предсказания, смысла которых никто не поймет, пока они не исполнятся.

Впредь я буду говорить перед народом и при дворе не иначе как смутно; пусть они не будут знать, о чем я сказал, пока не увидят это.

Мерлин превосходно сдержал свое слово, и все ведуны, его предтечи или последователи, стали подражать его примеру.

Но король Пендрагон и все люди, извещенные о решении Мерлина, начал с тех пор брать на заметку все, что он сказал или еще скажет.

Тогда каждый сказал сам себе, что они не выслушают ни единого слова о будущем, не записав его. И так были начаты книги Пророчеств Мерлина; то, что сказал он о короле Англии, и обо всех прочих делах, о коих он вещал впоследствии. И потому не сказано в этих книгах, кто такой Мерлин и кем он был, что писали они лишь то, о чем он говорил… И когда Мерлин сказал Блезу, что они запишут его слова, Блез его спросил: Они сделают такую же книгу, как и я? И Мерлин ответил: Ничуть; они запишут лишь то, чего не могут знать, пока оно не случится. И тогда Мерлин стал говорить темные речи, из коих составлены были книги его пророчеств, чтобы нельзя было их понять, прежде чем они исполнятся[323].

Мы приступаем к известной легенде о Стоунхендже, об этой ограде из друидических камней, воздвигнутой на равнине Солсбери. История, по обыкновению, не дает никаких средств, чтобы объяснить и подтвердить ее. И Гальфрид Монмутский, и Робер де Борон присовокупляют ее к истории Мерлина; у обоих камни прибывают из Ирландии в Великобританию[324]; но Гальфрид приурочивает это событие ко времени царствования Аврелия Амброзия (по Роберу – Пендрагона), который якобы пожелал таким образом освятить место, где покоились прославленные Бретонцы, павшие в битве с Саксонцами. Роберу де Борону хочется, напротив, чтобы доставка камней имела место не иначе, как при Утере, брате и преемнике Пендрагона: вот еще одно свидетельство того, что в литературных трудах сказители не более согласны между собой, чем историки.

Гальфрид говорит:

Аврелий Амброзий отправился посетить близ Каэркарадока[325] место погребения графов и военачальников, заколотых по приказу Хенгиста. При виде этого длинного ряда могил король не мог сдержать слез и решил воздвигнуть монумент на долгую память о стольких благородных жертвах. Он призывает плотников и каменщиков, и те заявляют, что не способны выполнить его волю.

– Никто, кроме Мерлина, – говорит тогда Тремун, архиепископ Карлеонский[326], – не смог бы сделать то, что вы желаете.

Долго ищут Мерлина; наконец, находят его вблизи ручья Галаб в стране Гевиссеев[327]. Когда он прибывает, король вначале просит его о предсказании.

– Сир, – говорит Мерлин, – приоткрывать будущее следует лишь в случае великой нужды. Если я буду потакать пустому тщеславию, то дух, на меня снисходящий, перестанет меня вдохновлять и не явится в другой раз.

Король не настаивал и заговорил с ним о памятнике, который намеревался воздвигнуть. Мерлин сказал:

– Если вы желаете достойно почтить могилы сих прославленных мужей, велите взять Пляску Великана на горе Киллараус, в Ирландии. Это сочленение камней, которые можно стронуть с места не иначе, как через глубокое знание науки механики. Если удастся переместить их сюда в том порядке, в каком они пребывают теперь, они останутся в нем до скончания веков.

Король рассмеялся:

– Вот так дело, – промолвил он, – тащить в подобную даль столь тяжкие грузы! разве мало в Бретани камней?

– Не смейтесь, – ответил Мерлин, – эти ирландские камни обладают тайными свойствами, великими целебными силами. Великаны стародавних времен перенесли их с берега Африки, удаленнейшего от Ирландии, когда они населяли сей остров. Они намеревались сложить из них чаны и устроить там купальни для больных[328]; ибо в купальнях искали они исцеления от всех своих недугов. И так же точно лечили они все раны, примешивая к воде сок некоторых трав. Среди этих камней нет ни единого, который не был бы наделен некоей особой силой.

Бретонцы решили пойти забрать эти камни и сразиться с Ирландцами, если те попытаются их защитить. Утер, брат Амброзия, отплыл с пятнадцатью тысячами воинов и, что было во стократ важнее, в сопровождении Мерлина. Корабли причалили к Ирландии. Король этой страны, по имени Гилломаний, узнав о причине прибытия Бретонцев, не мог удержаться от смеха.

– Воистину, – сказал он, – надо ли теперь удивляться, что Бретонцы дали себя поработить трусливому чужеземному племени, раз они столь неотесанны и глупы, что явились напасть на нас, чтобы отобрать у нас камни ценою не более тех, что у них в стране.

Битва была немалая, и победители Бретонцы взобрались на гору Киллараус и с великим восхищением воззрились на Пляску Великана.

– Теперь, – сказал Мерлин, – посмотрите, как вы сможете двигать эти камни.

Все взялись за работу; пошли в ход канаты, колеса, рычаги, но все напрасно. Волшебник смеялся над их тщетными усилиями; наконец, он счел,