Вспоминая, какой была рубка «Еретика–мстителя» в День «S», Алик видел лишь пустую комнату с большой голографической проекцией в центре. Теперь же помещение выглядело так, словно его обставили для съемки какого–нибудь сериала, — впрочем, он догадывался, что многое тут именно из сериалов и утащено. Главным подозреваемым был Каллум, а его сообщницей — Кандара, хотя она только рассмеялась, когда он спросил ее об этом. Перепланировка претворялась в жизнь медленно. Однажды изменилась форма кресел. Они стали больше, массивнее, как будто их изъяли из каких–нибудь боевых машин начала двадцать первого века, и хотя выглядели кресла неуклюже, на деле они оказались весьма удобными, и никто ничего не сказал. Консоли увеличивались постепенно весь второй год, поверхности окрасились в армейский болотно–зеленый и приобрели черную окантовку, которая отрастила светящуюся — при уменьшении общего освещения — голубую кайму. Функции управления сделались интуитивно понятнее. Тактические дисплеи переросли в полусферические пузыри вокруг голов. Хромированные тумблеры появлялись, как осторожные грибы: сперва лишь несколько штук, потом к ним присоединились подковообразные щитки, потом они выстроились длинными рядами. Кресла опять выросли, обрели дополнительную защиту, и ремни безопасности, и противоударные сетки. Из потолка вылезли красные мигалки и аварийные сирены.

— Да что за хрен, люди?! — взвыл Алик, когда Джессика впервые проверила их. В ушах виртуального аватара звенело, а когда он моргал, перед глазами плыли яркие пятна. — Что–то наша рубка превращается в фетиш бункера завзятого геймера. Мы здесь нейровиртуальны.

— Обстановка прививает правильное отношение, — сказал Юрий.

Алик стиснул зубы, чтобы не нахамить, — слишком уж насмешливо прозвучал голос Юрия.

— Ага, — вмешалась Кандара. — Проживи этот опыт, чувак.

Он сердито зыркнул на нее и увидел, что Каллум пытается подавить смех. Несмотря на пребывание на корабле с людьми, которые могли, когда хотели, быть по–настоящему чертовски раздражающими, Алик не мог не признать, что новая конструкция оказалась значительно лучше. Она каким–то образом облегчала связь разума с сетью «Еретика–мстителя». Симуляция, конечно, была показухой, но предназначалась для того, чтобы повысить скорость реакции во время тренировок. Поэтому он предположил — хотя и неохотно, — что она действительно сформировала нужный уровень боевого напряжения. Их миссия по сути тактическая; им нужны четкие команды и ясная информация о целях и угрозах. И все же светящаяся каемочка…

Вдобавок ко всем точным данным, поступающим с дисплеев консоли, на заднем плане разума Алика проскальзывали более прозаичные мысли единого сознания «Спасения». Теперь он уже лучше понимал их; годы призрачного присутствия, подкрадывающегося злобным вторичным подсознанием каждый раз, когда он открывал нейронный интерфейс, научили его фокусироваться на отдельных процедурах. Это, а также бесценное попечительство Джессики облегчили попытки разобраться в каскадах чуждых импульсов, помогая отделять важные аспекты без ведома единого сознания.

Прямо сейчас он испытывал нечто, чего единое сознание никогда раньше не проецировало: нетерпение. Конец червоточины близок. Они прибудут в анклав, где их встретят и радушно примут. Нет, не так. Обнимут? Поддержат? Окажут честь? У чувства не было человеческого эквивалента.

— Не понимаю, — сказал Алик. — Какого приема оно ожидает?

Он посмотрел на Джессику, почти утонувшую в пышной подушке безопасности — наружу торчали только голова да руки.

— Речь идет о том, чтобы утвердиться в анклаве. Его цель будет достигнута; ковчег прилетел домой с миллиардом людей, чтобы доставить их Богу у Конца Времен. Так что теперь он отправится — кажется — на орбиту хранения или в какое–то место отдыха внутри анклава, к другим вернувшимся с успехом кораблям–ковчегам. И сможет занять там свое законное место.

— Он считает, что это успех? — спросил Алик. — Ему же надрали задницу в День «S».

— Зависит от точки зрения, — сказал Каллум. — Земля теперь непригодна для жизни. Будут эвакуированы десятки миллионов, но цифра эта просто смешная — с учетом того, что население планеты по–прежнему насчитывает около шести миллиардов человек. Значит, следующая волна оликсов соберет всех оставшихся. Они победили, ублюдки. В этом раунде. Потому что то, что мы здесь, тоже успех, только наш, не так ли?

— Гос–споди, какой мрачный тон, чувак.

— Я тоже это почувствовал, — сказал Юрий. — «Спасение»… не счастливо, нет, но удовлетворено. Его активное участие в крестовом походе оликсов закончено, и оно предвкушает следующую фазу своего существования.

— Пока в двери не постучатся наши потомки. — Кандара ухмыльнулась из–за дисплея, в оформлении которого преобладал кроваво–красный.

— Ясно, — хмыкнул в ответ Каллум. — Оптимизм.

— Угу, верно, — буркнул Алик.

— Интересно, сколько кораблей–ковчегов уже в анклаве? — задумчиво произнес Каллум. — Сколько других рас?

— Скоро мы это узнаем, — сказала Джессика. — Действительно, будет интересно. Я не знаю, как долго длился крестовый поход оликсов. Нам не говорили.

— Какого черта ваш кластер вообще это засекретил? — спросила Кандара.

— Не знаю. Могу только предположить, что информация раскрыла бы о неанах что–то такое, что увеличило бы их уязвимость перед оликсами.

— Когда они вообще успели побывать рядом с оликсами и проследить за ними?

Руки Джессики раздвинули иконки на дисплее: это она пожала плечами.

— Стоит ли вообще гадать, со сколькими расами они это сделали? — вздохнул Каллум.

— Совершенно бессмысленно, — подтвердила Джессика. — Мы понятия не имеем, сколько разумных видов в галактике достигает высокого уровня научно–технического развития за, скажем, период в пять тысяч лет.

— И сколько падает по собственному желанию, — добавил Юрий.

— И сколько разумны, но не идут по пути технологического развития, — сказал Каллум.

— Гос–споди, люди, можем мы сосредоточиться на чем–нибудь позитивном? — взмолился Алик. — Пожалуйста. Хотя бы сегодня, а?

Он переключил внимание на данные сенсоров.

Скопления датчиков, которые их дроны–ползунчики установили вокруг входа в ангар, как всегда, ничего не показывали. Алик просто не мог смотреть в пустоту червоточины. Так что для оценки прогресса полета ему приходилось полагаться на странное восприятие червоточины единым сознанием — тусклый серый туннель с колеблющимися стенами, пронизанными золотистыми нитями. Теперь в какой–то невообразимой дали эти светящиеся нити сплетались, создавая впечатление брезжащего у горизонта рассвета.

«Спасение жизни» зафиксировало конец червоточины.