Шрифт:
Закладка:
Я потряс головой – от одной только мысли о том, что леди из Вороньего Гнезда сознательно прислали мне символ несчастий, у меня сжалось сердце.
– Нет, мне прислал цветок не враг, – твердо сказал я. – Он от женщины тинукеда'я, и я считаю ее другом.
Нали-Пина бросила на меня взгляд, и мне показалось, что ее позабавил мой ответ.
– О! Это лишь показывает, что ты, как и многие тинукеда'я в наши печальные дни, не имеешь представления о поэзии Та-Хиндэя.
– Вы знаете, что так и есть. Именно по этой причине я пришел к вам, бабушка.
Все тинукеда'я считают себя частью общей семьи. Всякий пожилой человек – это бабушка или дедушка по отношению к молодым, вне зависимости от того, есть у них общая кровь или нет.
Она кивнула.
– И ты правильно поступил. Весьма возможно, что я одна из немногих тинукеда'я в Асу'а, кто понимает смысл такого послания. Еще одна часть нашей истории, практически утраченная. – Она покачала головой и нахмурилась, но так долго молчала, что мне с огромным трудом удавалось сохранять спокойствие.
– Если… твой друг читает Та-Хиндэя, – наконец заговорила она, – значит, я думаю, речь идет о песне «Веточка боярышника».
– Тогда, пожалуйста, прочитайте ее мне.
– Неужели ты думаешь, что я ношу все песни и истории в голове? – Она слегка хлопнула меня по плечу, словно я был надоедливым ребенком. – Я не Голос Моря Снов, оруженосец, а всего лишь старая женщина вао, которая уже готова пообедать. Но когда-то весь наш народ знал свои песни, и я помню строки, которые тебе так хочется услышать. Но говоришь ли ты на нашем языке?
И вновь мое невежество обернулось против меня.
– Нет, не говорю.
– Тогда я попытаюсь произнести их на языке зида'я, но это будет лишь жалкая копия оригинала. – Нали-Пина отклонилась назад, закрыла глаза и так долго молчала, что я уже начал думать, что она заснула. Наконец, после долгой и мучительной паузы, она запела хриплым голосом:
Я ждал, пытаясь понять, закончила ли она, полагая, что должно быть что-то еще.
– И что это значит? – в конце концов спросил я.
Нали-Пина покачала головой.
– Ты хороший, Памон Кес, и умеешь трудиться, но я подозреваю, что немного глуповат.
Я уже больше не чувствовал стыда, когда другие обсуждали мои недостатки.
– Да, мне уже не раз это говорили. Но что означает поэтический отрывок, который вы мне пропели? – спросил я. – Почему цветок боярышника?
– Это можно услышать в песне, если у тебя есть уши, – сказала она. – Даже смертным известно, что цветок боярышника символизирует любовь и верность. А вот что он значит – кто-то сделал тебе предложение. Если ты его принимаешь, то рискуешь тем, чем рискуют все влюбленные, – страданиями и сердечной болью, потому что любовь не всегда бывает гладкой. А если оставишь цветок боярышника на тропе, опасаясь его шипов, ты не пострадаешь, но и не почувствуешь его аромата.
«Я не пытался избежать страданий, – подумал я, – но мне все равно больно».
Слова старой женщины возродили прежние переживания, которые я пытался похоронить. Что бы мы ни думали друг о друге, Шоли и я были связаны долгом – по отношению к лорду Хакатри и ее госпоже, нас удерживала верность им, и я считал, что мы пришли к согласию в этой печальной правде во время нашей первой встречи. Теперь же складывалось впечатление, что я неправильно ее понял и она по-прежнему хотела услышать о моих чувствах, и меня охватило отчаяние. Как я мог ответить на ее цветок боярышника? Что сказать? Я поклялся служить моему господину, который сейчас нуждался во мне больше, чем когда-либо. Почему Шоли так жестоко заставляет меня совершить поступок, обреченный на провал?
Я выбежал из Зала Слуг, даже не поблагодарив Нали-Пину, испытывая жгучую боль и в полном смятении чувств. Быть может, я как-то выказывал свое отношение к леди Шоли – но я ничего такого не помнил.
Или, сам того не понимая, что-то ей обещал?
Если так, тогда складывалось впечатление, что она мне поверила. И кроме того – что показалось мне еще более странным, – приняла мою неправильно понятую привязанность за непреднамеренное обещание. Разве такое могло произойти? Почему умная и привлекательная леди из хорошей семьи, привыкшая к дорогим вещам и компании таких аристократов, как леди Она и Ксанико, отдала свое расположение обычному слуге, Памону Кесу, у которого под ногтями грязь конюшен? Я даже не чувствовал себя польщенным. Тяжесть привязанности такой замечательной леди, как Шоли, казалась мне невыносимым бременем. А на моих плечах и без того лежала огромная тяжесть.
Я сразу написал ответ, хотя должен признать, что руки у меня дрожали больше, чем следовало. Я поблагодарил леди Ону и написал, что Хакатри и я после длительного путешествия лишь недавно вернулись в Асу'а. Я коротко поведал о том, что видел и пережил, а также печальную правду, что нам не удалось отыскать средство, которое могло бы исцелить моего господина от страданий. Я написал о подарке Шоли только для того, чтобы засвидетельствовать свою благодарность, но не осмелился предположить, что сказанное Нали-Пиной могло быть истиной – и уж конечно, не стал делиться с ней своими чувствами.
Но, закончив, я увидел, что почти ничего не написал о Шоли, поэтому добавил в конце послания, что отношусь к обеим леди с огромным уважением.
Я попросил леди Ону передать ее подруге мои наилучшие пожелания и поблагодарить за подарок. Потом я отнес письмо почтовым курьерам, чтобы они его доставили в Воронье Гнездо, когда кто-то из них отправится на запад.
В ту ночь, пока мой господин спал, я мучительно размышлял о своем письме. Я боялся, что оно лишено изящества и в нем нет ничего полезного. Даже подумывал о том, чтобы его забрать. В любом случае какое право я имел думать о собственном счастье? Целители Асу'а исчерпали свои знания и лекарства, а мой хозяин уже начал говорить о новом путешествии в поисках помощи. Мог ли я рассчитывать, что такая леди, как Шоли, будет бродить по миру вместе со мной, терпеть грязь городов смертных или трудности, преодолевая болота и леса? Даже если бы лорд Хакатри решил остаться в Асу'а, Шоли, чтобы быть со мной, пришлось бы покинуть свою подругу леди Ону, оставив ее вдвоем с полным горечи, обожженным кровью Червя мужем.
