Шрифт:
Закладка:
– Итак, в чем причина, что вас так срочно привезли в Москву?.. – Вольф был настойчив.
– Перед отъездом отец перевел все свои средства в валюту и положил на счет в один из швейцарских банков. Мы съездили в Цюрих, там у меня как наследника взяли отпечатки пальцев. Человеку на той стороне теперь предложено получить деньги. Если он не в состоянии добраться до счета, следовательно, он не Шеель. Мне предлагают отравиться в Швейцарию и снять ключ. За это мне обещана амнистия и восстановление в правах советского гражданина.
– Они (боятся, что ты) сбежишь?!
– Я сам (боюсь, что) сбегу!
– Я верю (тебе, Алекс). У тебя (в сердце нет) ненависти к тому (человеку, который сейчас) находится в Германии?
– У меня нет к нему ненависти.
Мессинг испугался – ах, какой прокол! Он же не спрашивал о ненависти вслух. Хорошо, замнем.
– Ты полагаешь, что стоит тому человеку добраться до твоих денег, и ты останешься гол как сокол?
– Нет. Отец так распределил вклад, что до тридцати пяти лет я могу снять одновременно только твердо назначенную сумму. Она велика, но это мизер по сравнению с общим состоянием.
– Кто следит за исполнением этого условия?
– Душеприказчиками отца являются его друзья по Дюссельдорфу Людвиг фон Маендорф и банкир Ялмар Шахт[66].
Мессинг поперхнулся.
Вот он, момент истины!
Он едва сумел прикурить от зажженной спички – руки дрожали. Человеку, проживавшему в Германии после Первой войны, не надо было объяснять, кто такой Ялмар Шахт. Стало ясно, какие ставки на кону. Вольф знал немцев – перед человеком, чьим душеприказчиком является Шахт, откроются многие двери, в том числе и на самом верху. Они не хотят терять такую возможность. Они все равно отправят Еско в Швейцарию, но Лаврентию Павловичу нужна подстраховка. Если этот молодчик сбежит, он свалит вину и на Мессинга тоже. Одним выстрелом убьет двух зайцев! Лаврентий Павлович крепко повяжет Вольфа неудачей. Ловок, черт!
– Это Шахт настаивает, – спросил медиум, – чтобы липовый фон Шеель отправился в Швейцарию и снял деньги?
Еско кивнул.
– Да, у моего визави есть примерно месяц, может, чуть больше. Я дал согласие отправиться в Швейцарию.
Каков нахал! Он дал согласие!.. Мессинг бы тоже дал согласие. Надеется сбежать? Нет, что-то не так. Он был искренен, когда признался, что не хочет гадить.
Вольф еще раз лихорадочно прикинул условие задачи. Она была составлена таким образом, что Мессинг ни при каком раскладе не мог выйти сухим из воды. В случае измены Шееля ему придется телом искупать вину. Если он угадал, это еще сильнее обострит страхи наркома по отношению к ненароком свалившемуся ему на голову экстрасенсу. Точный прогноз лишь на короткое время поможет Вольфу сохранить относительную свободу рук. Пока у Берии слишком много других забот.
Молодой человек с интересом разглядывал Мессинга.
Вольф никак не мог отыскать решение, не было даже зацепки, что решение существует. Молодой Шеель был неплохой парень, но где гарантия, что, оказавшись в Швейцарии, он не даст деру. С другой стороны, ему хватало соображалки понять, что на той стороне его тоже вряд ли ждут с распростертыми объятьями. Рассчитывать, что соотечественники позволят свободно распоряжаться отцовским наследством – это уверовать в худший из «измов». Это была сверхглупость! Красные тут же подбросят такой компромат, что ему не отвертеться.
* * *
Их беседу прервал скрип открываемой двери. Мессинга попросили выйти и сразу провели в кабинет Берии, где находился Трущев и неизвестный ему генерал. Он был в армейской форме.
Генерал, в отличие от наркома, представился:
– Алексей Павлович. Я слыхал, вы родом из Польши?
– Так точно, товарищ генерал.
– Вольф Григорьевич, у нас в стране под руководством генерала Андерса организуются польские части. Неплохо, если вы выступите перед ними, расскажете на родном языке о тайнах человеческой психики, о необходимости совместной борьбы с фашизмом.
– Я всегда готов, товарищ генерал.
– Вот и хорошо.
Берия постучал карандашом.
– Ближе к делу, – и, обратившись к Мессингу, пообещал: – С вами свяжутся по этому вопросу.
Затем нарком поставил вопрос ребром:
– Что вы, Мессинг, можете сказать, о подследственном? Ему можно верить?
Вольф ответил честно:
– Не могу сказать наверняка, Лаврентий Павлович.
– То есть как не можете сказать?! Хотите увильнуть от ответственности? Не выйдет, Мессинг!
Алексей Павлович унял расходившегося наркома:
– Подождите, Лаврентий Павлович. Зачем пугать нашего гостя. Скажите, Вольф Григорьевич, как настроен ваш подопечный?
«Мой подопечный! – отметил Вольф про себя. – Ишь, как завернул. Этот генерал еще тот крокодил, почище Берии. Призывать поляков воевать на стороне пшеклентых москалей?! Куда хватил!»
Вслух он отрапортовал:
– Подопечный настроен просоветски. Он готов помочь, но я бы не стал прогнозировать поступки того или иного человека исключительно на основе его мыслеобразов. Нужны более серьезные зацепки. В нашем случае я их не нашел, только общие рассуждения, фантазии, уверенность в правоте нашего дела.
– Действительно, – согласился генерал. – Этого мало. Что вы посоветуете?
– Немного подождать.
– Мессинг, вы соображаете, что говорите! – воскликнул Берия. – Дело на контроле Ставки, вы понимаете, что это означает?
– Нет, – признался Мессинг.
Алексей Павлович вновь пришел мне на помощь:
– И слава Богу! Не надо впутывать гостя в наши дела. Сколько прикажете ждать?
Мессинг замешкался.
– Н-не знаю. День, неделю, месяц.
– Это слишком долго.
В этот момент в разговор вновь вмешался Берия:
– Послушайте, Мессинг, предупреждаю – вы не выйдете отсюда, пока не дадите четкий и определенный ответ, можем ли мы доверять Шеелю или нет.
– Как это? – удивился он.
– Вот так. Запрем вас в камеру. Посидите, подумаете. Глядишь, что-нибудь придумаете.
Затем он обратился в Трущеву:
– Это и тебя касается, Николай Михайлович.
– Так точно, товарищ нарком.
– Запомните, Мессинг, времени у нас в обрез.
Вольф ответил:
– Так точно, товарищ нарком.
* * *
Когда они добрались до кабинета Трущева, светало. Николай Михайлович, подойдя к окну, так и объявил:
– Светает.
Мессинг, уставший донельзя, пристроился на стуле и, подчиняясь команде капитана госбезопасности, бросил взгляд в окно. За стеклами расплывался скудный февральский рассвет. Дома угадывались смутно, будто нарисованные пастелью. Суровая правда окончательно добила его. Он любил живопись, любил драгоценные камни. Они скрашивали ему присутствие на этом свете, но все-таки и на этом свете экстрасенсу надо позволить отдохнуть.
Трущев подсел к Вольфу и спросил:
– Полагаю, вам ясен смысл операции?
Мессинг кивнул. В голове у него мелькнуло недоговоренное слово – «Близнец».
– Надеюсь, Вольф Григорьевич, вам также ясно, что в случае провала вас ждут не
