Лубянке. Теперь, оказывается, он тоже выполнял особо ответственное задание?

Война, безусловно, меняла нравы в лучшую сторону.

Капитан согласился, так и есть. Каждый гражданин Польши, кто готов воевать с фашистами, имеет возможность вступить в национальные части.

– Помощь поляков не помешает. У нас много трудностей на фронте. Особенно с личным составом.

– Не хватает людей? – поинтересовался Вольф.

Капитан кивнул и своей откровенностью вполне расположил его к себе.

Мессинг горячо заверил его, что вовсе не против помощи фронту. Он понимает, как трудно сейчас его новой родине. Он никогда не забудет, что именно Советская Россия приютила его, беженца, но Польша есть Польша. Ее нельзя забыть, там его родной дом. Там папа, мама. Конечно, Мессинг с радостью выступит перед бывшими соотечественниками. Он знает цену польской дерзости. Поляки – храбрые солдаты.

Во время этого доверительного разговора Мессингу показалось, что ему представилась отличная возможность воплотить в жизнь задумку, которая с момента отъезда из Москвы не давала ему покоя. Поступок колхозника Лыськова, купившего внуку самолет, произвел на него неизгладимое впечатление, и не столько демонстрацией единства партии и народа, сколько возможностью раз и навсегда избавиться от всяких беспардонных домогательств. Пожертвуй Вольф деньги на покупку самолета, и никто не сможет упрекнуть его в нехватке любви к фронту. Он прикинул еще в поезде: если простой пасечник сумел накопить средства на самолет, то у бедняги шнорера тоже должно хватить деньжат. Это будет весьма эффектный жест.

Мессинг не удержался:

– Я, например, готов внести свой вклад в вооружение Войска Польского. Приобрел бы самолет или танк для самого храброго польского летчика, если, конечно, они не дорого стоят.

– Не дорого, – успокоил его капитан и пообещал: – Я наведу справки.

Уже на следующий день чекист сообщил, что стоимость боевого самолета ненамного превышает сто тысяч рублей[68]. Танк стоил меньше, но Вольфу больше нравился самолет. Какая красивая, впечатляюще грозная боевая машина!.. Вот он взмывает в воздух, а на борту написано «Вольф Мессинг».

Хорошо!

К тому же сто тысяч – это значительно меньше, чем миллион, о котором упомянул Степан Антонович. Понятно, что парторг был не прочь за его счет переплюнуть и этот рекорд, а это грозило Мессингу крупными финансовыми потерями. Миллиона у него никогда не было, а в компании с Трофимчуком никогда и не будет. Стоит ему повадиться на чужой огород, и конца взносам не будет. Мессингу откровенно претила необходимость помогать этому бронированному активисту за чужой счет подтверждать свою репутацию инициативного хозяйственника и, прежде всего, право на бронь. Одна мысль, что он подпишется еще на какой-нибудь лист, побывавший в его пальцах, вызывала у него отвращение.

* * *

Выступление состоялось через две недели, когда в областной центр свезли всех тех, кто был мобилизован или дал согласие вступить в армию Андерса.

Признаться, Мессинг с опаской готовился к этому выступлению. Тридцать девятый год и освобождение восточной Польши Красной армией являлись незаживающей раной на польском самолюбии, и еще неизвестно, как они встретят земляка еврейской крови, к тому же сменившего гражданство. Тревога оказалась напрасной, может, потому, что в Новосибирске и области собрался в основном простой народ: беженцы из рабочих, крестьян, техническая интеллигенция, рядовые, а также в небольшом количестве младший командный состав.

Соотечественникам, свезенным в город из мест, не столь отдаленных – таежных поселков, заимок, бараков и даже из лагерей – выступление Вольфа Мессинга, да еще то, что концерт проходил на родном языке, показались чудом. Причем волшебством обнадеживающим, прошибающим до слез, сулящим скорую перемену их нелегкой и горькой на чужбине судьбы.

Слухи, которые так долго будоражили бывших сограждан артиста, обернулись правдой внезапно, как вспышка молнии. Зачитанное в нескольких лагерях для интернированных решение правительства Союза ССР об учреждении польских национальных частей мгновенно облетело все поселения и разбросанные по Средней Азии и Сибири польские колонии. Фантастикой казалось само право подать заявление в местную администрацию, пусть даже принимали их неохотно, порой с угрозами и проклятьями.

Но принимали! От всех желающих примкнуть к Андерсу!

Поляки были готовы на любые испытания. Многим соотечественникам Вольфа до смерти надоело прозябать в Советской России на птичьих правах. Отправка на фронт казалась им куда меньшим злом, чем голод в еще не оттаявшей Сибири.

В заключительном слове Мессинг объявил, что покупает на свои средства боевой самолет и дарит его самому храброму польскому летчику, который будет воевать на русском фронте. Весь зал встал и запел «Еще Польска не згинела…», что привело его в восторженное состояние.

В тот день общей национальной мыслью всех собравшихся на концерт соотечественников была мечта – «скорее на фронт!», «скорее домой!», «сломаем хребет фашистскому зверю!»

На следующий день по совету замначальника НКВД Вольф отправил телеграмму советскому правительству с рапортом о горячем желании Мессинга В. Г. внести посильный вклад «в разгром фашистского зверя», для чего Мессинг В. Г. готов приобрести на личные средства боевой истребитель. В. Г. Мессинг просит вручить самолет самому храброму польскому летчику.

После того, как местная газета опубликовала статью о Вольфе Мессинге, купившем на свои средства самолет и передавшем ему товарищам по оружию, в нашей конторе разразилась буря.

Догадываетесь, в чем обвинил его Трофимчук?

То-то и оно – никакому магу или здравомыслящему норматику в голову не пришло бы, что можно инкриминировать человеку, совершившему патриотический поступок. Степан Антонович признал его виновным в том, что с подобного рода инициативами нельзя выступать без согласования с партийной организацией.

Когда на расширенном собрании Степан Антонович высказал мнение, что человеку, пренебрегающему волей коллектива, а также мнением партийных органов, не место в славных рядах советской интеллигенции, и коллектив дружно зааплодировал ему, Вольф как-то сразу догадался, что пора уносить ноги из Новосибирска. Как спасение Мессинг воспринял предложение симпатичного капитана из управления Новосибирского НКВД отправиться в Среднюю Азию и выступить перед поляками, собиравшимися там под красно-белым стягом. Он, не задумываясь, дал согласие на гастроли в Ташкенте.

Глава III

Сейчас Мессингу трудно вспомнить название полустанка, на котором в его купе подсел новый пассажир. Это было часа в три ночи, когда он с трудом задремал. Разбудил его паровозный гудок и громыхание двери, которую кто-то пытался открыть с наружной стороны. Спросонья его ужаснула мысль: не оказался ли он в революционном Гамбурге и не пора ли поднимать руки и доставать бумажник? Однако голос в коридоре, круто выражавший свое недовольство, а также стук в дверь заставили его поспешить. Он бросился к запору и едва не воткнулся лбом в дверь, когда осознал, что именно доносится снаружи.