«Даже Булгаков, – писал он в своей статье “Вячеслав Великолепный”, – человек, которому, казалось, следовало бы держаться подальше от изысканных утонченностей западной мысли, так же пленен и очарован новейшей культурой, как и В. Иванов. <…> Новый философский труд он написал вне всяких внешних давлений, задуман совершенно свободно и, тем не менее, составлен не то что по образцу немецких философских трактатов, а прямо по образцу “Критики чистого разума”»[519].

Главным делом жизни С. И. Гессена стал журнал «Логос», основанный во многом благодаря его личным усилиям.

«Первое “Учредительное собрание” редакционной коллегии с ее московскими друзьями, – вспоминал Ф. А. Степун, – происходило на квартире П. П. Муратова, автора известных очерков об Италии и редактора журнала “София”. Собралась только молодежь. Сережа с вдохновением раскрывал “идею Логоса”, удивляя всех своею верою в его нужность и возможность его быстрого осуществления… Слушая моего друга-соратника, я не менее созванных нами москвичей удивлялся его оптимизму. Он как-то не замечал того холодка в отношении к нам, который чувствовался и в словах италофилов Муратова и Грифцова, и в размышлениях любимого ученика Лопатина, Огнева, и даже в предостережениях бесконечно талантливого и блестяще парадоксального А. К. Топоркова… Четыре года редактировали мы с С. И. “Логос” и ни разу не только не поссорились с ним, но даже и не перебросились друг с другом неприязненным словом, или хотя бы лишь полемическим письмом. Работать с С. И. было очень легко: во-первых, потому что он никогда не отказывался от работы, а брал главную тяжесть на себя, а во-вторых, потому, что не лишенный некоторой хорохористости, он был очень отходчив и добр самою настоящею добротою… Было в милом молодом Сереже некое порхание, какие-то диалектические качели над страшною бездною жизни»[520].

Сам же С. И. Гессен о своем участии в «Логосе» рассказал следующее (позволю большую цитату):

«Получив докторскую степень и совершив вместе с женой путешествие по Швейцарии, Северной Италии и Южной Франции, я обосновался в Петербурге, часто бывая при этом в Москве по вопросам издания “Логоса”, редактируемого мною и Степуном. Это был год оживленной деятельности.

В Петербурге я сделал доклад в Философском обществе при университете и участвовал в его собраниях. Благодаря этому я ближе узнал петербургских философов старшего поколения – А. Введенского, Н. О. Лосского и И. Лапшина, С. Франка, Л. Габриловича, моих будущих коллег и друзей. В этом же году при моем участии в Петербурге было создано общество друзей философии, которое собрало все молодые философские силы (Н. В. и Д. Болдыревы, А. Вейдеман и другие, в среде которых была весьма популярна так называемая Марбургская школа). Доклады и дискуссии во время заседаний помогли мне в изучении этого неокантинского течения. Я завязал сердечную дружбу с членом общества В. Е. Сеземаном, с которым затем вместе готовился к магистерскому экзамену.

В Москве я прочел доклад в философском кружке, собравшемся вокруг М. К. Морозовой, и стал действительным членом редколлегии издательства “Мусагет”, в котором выходил “Логос”. Часто бывая в собраниях “Мусагета”, я встречал представителей символизма, с которыми подружился, особенно с А. Белым и Э. Метнером. В то время я изучал сочинения Бергсона “Время и свобода воли” и “Введение в метафизику”, которого я перевел на русский язык. Изучал я также L’indentite et realite (“Тождественность и действительность”) Мейерсона, о котором написал большую статью, переведенную затем по просьбе автора на русский язык. Начал я заниматься и русскими философами: В. Соловьевым, А. Введенским, Н. Лосским, И. Лапшиным, которых в то время совершенно не знал. Кроме того, я написал две статьи и серию рецензий для двух номеров “Логоса”, а также много других статей и рецензий для газеты “Речь”, главными редакторами ее были П. Н. Милюков и мой отец.

В начале этого плодотворного периода Жуковским, с которым я позднее подружился, был издан мой перевод “Философии истории” Г. Риккерта.

Весной 1910 г. я был допущен к магистерскому экзамену на историко-философском факультете Петербургского университета, под условием сдачи экзаменов по древней и средневековой истории, аналитической геометрии и физике. Побеседовав с моими будущими, весьма многочисленными, экзаменаторами и условившись с ними, особенно с экзаменатором по философии А. Введенским, о темах, которые я должен был приготовить, о детальной программе, которую я должен был представить через год, я отплыл пароходом в Марбург, чтобы провести там летний семестр. Я встретился там с женой, заранее приехавшей туда с нашим сыном Евгением. Программа подготовки к магистерскому экзамену требовала трех лет напряженной работы. Кроме вышеупомянутых предметов и экзаменов по философии, логике, метафизике, психологии, этике и истории философии, в эту программу были включены также экзамены по латыни и греческому.

В течение следующих четырех лет, с 1910 по 1914 г., я сновал между Петербургом и Москвой (по поводу “Логоса”), ездил во Фрейбург и Швейцарию, где в основном жила моя жена с ребенком и куда я приезжал надолго во время каникул. Летом 1910 г., кроме подготовки к экзаменам, я занимался Марбургской школой и посещал лекции и семинары Г. Когена, П. Наторпа и начинавшего в то время Н. Гартмана.

Летом 1911 г. во Фрейбурге я слушал лекции по аналитической геометрии Гефтера, лекции по физике, а также посещал семинары Риккерта и Кона и принимал участие в дискуссиях прежнего философского кружка. Кроме того, я, как и раньше, писал рецензии для “Логоса”, статьи и рецензии для газеты “Речь”, правил переводы для “Логоса” и для сборников “Новые идеи в философии”, издал книгу Риккерта “Науки о природе и науки о культуре”. Я разбрасывался так отчасти по легкомыслию, отчасти из-за необходимости заработка. Из более важных работ я написал только “Философию наказания”. Две другие задуманные работы – “Проблема альтруизма” и “Ригоризм и иезуитизм в этике”, написанные вчерне и с одобрением принятые во время их чтения в кружке любителей философии в Петербурге и на семинаре Риккерта, не были закончены и никогда не публиковались. Я легкомысленно откладывал их окончание, полагая найти в будущем необходимое для этого время и постоянно упуская его, да так никогда уже к ним не возвратился.

К сожалению, и позднее я точно так же не завершил других работ, среди которых была книга по философии Канта; они отняли у меня много времени и стоили большого труда.

Это были годы тесной дружбы с Ф. А. Степуном и Б. А. Кистяковским, жившими в Москве, с В. Сеземаном и Н. Болдыревым, которые