Курсы свою задачу выполнили. Это подтвердило анкетирование. Анкета, которую раздали поздно, видимо, перед закрытием курсов 715 учителям, была возвращена только 69 учителями. Тем не менее 10 % были анкетированы. Несмотря на такое ограниченное число ответивших на анкеты, можно составить мнение «курсистов» о преподавании. На вопрос, какими предметами учителя остались более всего удовлетворены, были даны такие ответы: историей – 38, педагогикой – 34, методикой русского языка – 29, философией права – 19, педагогической психологией – 12 и т. д. Курсами остались довольны из 59 лиц, давших в анкете ответ на этот вопрос, 47 человек, не вполне довольны 3 человека и недовольны 9. Хозяйственной частью организации курсов остались довольны 27 человек, недовольны – 21[506]. Анкетирование учителей показало, что подавляющая их часть была удовлетворена приобретенными знаниями, на вечере в честь окончания курсов один учитель читал благодарственные стихи профессорам и организаторам. Они того заслужили. После курсов они все представили свои программы для опубликования, для того, чтобы учителя смогли воспользоваться их сжатыми конспектами. А организаторы курсов, в их числе и С. И. Гессен, подготовили рекомендации для будущих руководителей новых курсов, чтобы те избежали ошибок.

Были ли недостатки на курсах? Да, были. Не были вычитаны некоторые учебные дисциплины, такие, как сибиреведение, минералогия и др.; не всех учителей «повысили» в их квалификации, учителя гимназий, средних профессиональных училищ не были на курсах, финансовые средства не позволили, пришлось этих педагогов «отсечь», были накладки в расписании и др. Но в целом педагогический Томск показал себя летом 1918 г. как «умственная столица» Сибири, обучил учителей из почти всех уголков ее, даже из Якутии были учителя. Объединенные интеллектуальные силы города подтвердили, что им по плечу крупные акции по повышению квалификации учительства, по руководству образованием, по влиянию на судьбы школы. Итак, роль С. И. Гессена была существенна в подготовке педагогов Сибири, Томска к работе в реорганизованной школе, он выступил в качестве одного из организаторов первых курсов учителей периода революции 1917 г. и Гражданской войны в Томске.

Раздел III

«Архив эпохи» Сергея Гессена

«Над страшною бездною жизни…» (О Сергее Иосифовиче Гессене)

В. В. Сапов

Сергей Иосифович Гессен (1887–1950) был обойден вниманием советской историографии. Имя этого русского философа отсутствует в Большой советской и в Философской энциклопедиях (хотя в последней помещены неплохие статьи о его коллегах по журналу «Логос» – Ф. А. Степуне и Б. В. Яковенко), ничего не сказано о нем и в сравнительно недавно изданном «Философском энциклопедическом словаре». Еще большее сожаление вызывает тот факт, что Гессен до сих пор исключен из поля зрения философов, правоведов, литературоведов, педагогов. Между тем вклад его в эти области знания довольно существенен и заслуживает серьезного изучения.

Протоирей В. В. Зеньковский, не очень сочувственно относившийся к тому направлению, к которому примыкал Гессен, оценивает его роль в русской философии весьма высоко.

«Философское творчество Гессена, – пишет он, – и в немногих чисто философских работах, и в его замечательных опытах “прикладной философии” (педагогика, социальноправовые темы, вопросы этики) отмечено подлинным патетизмом. Философская восприимчивость соединялась у него с настоящим философским Эросом, с живой устремленностью к Абсолюту, а трезвость ума, чрезвычайное умение систематизировать выдвигаемые им понятия могли бы дать плоды исключительной ценности. Но философскому дарованию Гессена не дано было развернуться в полноте – и внешние неблагоприятные обстоятельства жизни, и внутренняя скованность мысли бесплодным и обеспложивающим трансцендентализмом помешали этому. Но в историю русской философской мысли Гессен вошел как один из наиболее одаренных ее представителей»[507].

«Внешние неблагоприятные обстоятельства» сказались лишь во второй половине жизни Гессена, первая же прошла вполне благополучно. Его отец Иосиф Владимирович Гессен (1866–1943) – юрист по образованию, известные публицист, член ЦК партии кадетов, редактор газеты «Речь», после революции эмигрировал из России и издавал в Берлине газету «Руль», а с 1921 г. – знаменитый «Архив русской революции».

Сын сначала пошел по стопам отца – окончил юридический факультет Петербургского университета, однако сравнительно рано у него проявился интерес к философии, которой он посвятил всю свою дальнейшую жизнь (не пренебрегая, впрочем, и правоведением). Душа его стремилась в Гейдельберг[508] – философскую Мекку начала ХХ в. – куда юноша и отправился после окончания учебы.

«Сергей Иосифович Гессен, – вспоминал впоследствии Ф. А. Степун, – приехал в Гейдельберг тремя, а может быть, и четырьмя семестрами позднее меня. Немецким языком он владел еще слабо и искал русского студента-философа, хорошо говорящего по-немецки, отчасти для перевода ему лекций, а отчасти для научных бесед на немецком языке. Кто-то назвал ему мою фамилию, и он зашел спросить, согласен ли я заниматься с ним <…>. Он был… невелик ростом, но хорошо сложен, худ и неловок в движениях. Одет он был на русский интеллигентный лад, по-стариковски: черный, неуклюжий пиджак, может быть, с отцовского плеча, и высокий крахмальный воротник. Для меня, москвича, в нем было что-то слегка чужое, петербургское, и в говоре, и в манере держать себя. Но все это сразу же отошло на второй план, как только мы заговорили о философии»[509].

…Как это непохоже на то, что порой рисует нам воображение! Молодых людей, в начале века отправляющихся из России в Гейдельберг и другие научные центры Германии, мы представляем себе не иначе как блестяще образованными, свободно владеющими языками, «подкованными» в науках. А тут: «немецким владел слабо», в движениях был «неловок». Впрочем, все эти недостатки, во многом благодаря вниманию немецких профессоров именно к русской молодежи изживались довольно быстро. Среди тех, у кого учился Гессен в Гейдельберге, следует особо отметить В. Виндельбанда и Г. Еллинека.

«К русской молодежи, – пишет о Еллинеке хорошо знавший его Б. А. Кистяковский, – он питал несомненно симпатии. Если ему и казался странным некоторый недостаток у нее внешних культурных приемов, то, с другой стороны, его привлекали ее идеализм, бескорыстное стремление к знанию и самоотверженность. Как-то одна русская студентка, по своему внешнему виду очень слабого здоровья, перед отъездом в Россию зашла к нему взять свидетельство о посещении его лекций; на его вопрос, зачем она торопится в Россию, она ответила, может быть, не вполне владея всеми оборотами немецкой речи, несколько высокопарными словами: “Отечество ждет меня”. Потом он долго не мог забыть этих слов, постоянно возвращался к ним и удивлялся, что такое юное и слабое физическое существо на первом плане ставит общие интересы»