в ГРУ и ГШ, впоследствии оправдывались даже маршалы, пытаясь хоть как-то объяснить причины трагедии 22 июня, в том числе оправдать то главное обстоятельство, что Генштаб «почему-то проморгал» наиболее сильный удар вермахта именно левым крылом, главным образом по Прибалтийскому и особенно Западному особым военным округам. Например, Маршал Советского Союза М.В. Захаров, который, оставив потомкам одни из самых честных и объективных воспоминаний о деятельности Генерального штаба накануне войны, тем не менее не смог удержаться от того, чтобы не сослаться па аналогичную «невежественную» информацию «Старшины».

Фактически единственная по настоящему ценная крупица информации, которая полностью адекватно соответствовала реалиям того дня, заключалась в том, что Германия уже полностью изготовилась к нападению на СССР и удара можно было ожидать в любой момент. Однако и эта единственно ценная часть была слишком общей. В вопросах войны и мира всегда нужна запредельная конкретика. Малейшая ошибка или даже неточность может слишком дорого обойтись. Не говоря уже о том, что утверждение о готовности Германии напасть в любое время после информации агента — так это еще надо было проверить полностью ни от кого и ни от чего независимым образом, что, кстати говоря, и было сделано, но об этом скажем чуть ниже.]

Продолжим цитирование воспоминаний Фитина: «Мы вместе с наркомом в час дня прибыли в приемную Сталина в Кремле. После доклада помощника о нашем приходе нас пригласили в кабинет. Сталин поздоровался кивком головы, но сесть не предложил, да и сам за все время разговора не садился. Он прохаживался по кабинету, останавливаясь, чтобы задать вопрос или сосредоточиться на интересовавших его моментах доклада или ответа на его вопрос.

Подойдя к большому столу, который находился слева от входа и на котором стопками лежали многочисленные сообщения и докладные записки, а на одной из них был сверху наш документ (обратите на это внимание: значит, они не у дверей торчали, а стояли очень близко к столу, иначе не смогли бы заметить, что лежит сверху одной из стопок. — А.М.), И.В. Сталин, не поднимая головы, сказал:

— Прочитал ваше донесение… Выходит, Германия собирается напасть на Советский Союз? (??? — А.М.)

Мы молчим. Ведь всего три дня назад — 14 июня — газеты опубликовали заявление ТАСС, в котором говорилось, что Германия так же неуклонно соблюдает условия советско-германского Пакта о ненападении, как и Советский Союз. И.В. Сталин продолжал расхаживать по кабинету, изредка попыхивая трубкой. Наконец, остановившись перед нами, он спросил:

— Что за человек, сообщивший эти сведения?

Мы были готовы к ответу на этот вопрос, и я дал подробную характеристику нашему источнику. В частности, сказал, что он немец, близок нам идеологически, вместе с другими патриотами готов всячески содействовать борьбе с фашизмом. Работает в министерстве воздушного флота и очень осведомлен. Как только ему стал известен срок нападения Германии на Советский Союз, он вызвал на внеочередную встречу нашего разведчика, у которого состоял на связи, и передал настоящее сообщение. У нас нет оснований сомневаться в правдоподобности его информации.

После окончания моего доклада вновь наступила длительная пауза. Сталин, подойдя к своему рабочему столу и повернувшись к нам, произнес:

— Дезинформация! Можете быть свободны.

Мы ушли встревоженные…»[258]

При всем глубочайшем личном уважении к памяти о П.М. Фитине, как о выдающемся человеке, возглавлявшим советскую внешнюю разведку в самые трудные времена накануне и во время войны, очень сложно отделаться от странного впечатления, которое провоцируют отдельные моменты этого описания.

Во-первых, если исходить из начальной части описания посещения кабинета Сталина, получается, что между Иосифом Виссарионовичем и визитерами произошел какой-то весьма оживленный диалог по интересовавшим Сталина вопросам. Однако последующая часть описания полностью сконцентрирована только на обсуждении направленного ему сообщения из берлинской резидентуры. Как это следует понимать, что на самом деле обсуждалось, о чем шла речь в начале встречи, вследствие чего последовала столь остро негативная реакция Сталина — непонятно.

Во-вторых, описание реакции Сталина на доложенную информацию в виде его заявления «Прочитал ваше донесение… Выходит, Германия собирается напасть на Советский Союз?» — просто вгоняет в ступор!

Это что же выходит — что Фитин выставил Сталина как вообще ничего не знавшего о готовящемся нападении Германии на СССР руководителя государства, раз он, по свидетельству Павла Михайловича, произнес такое — как будто впервые только и узнал?!

Еще раз подчеркиваю, что при всем глубочайшем личном уважении к памяти о П.М. Фитине, как о выдающемся человеке, возглавлявшем советскую внешнюю разведку в самые трудные времена накануне и во время войны, просто физически невозможно поверить в подобную реакцию Сталина в том виде, как она представлена в воспоминаниях Фитина! И, прежде всего, потому, что к 13.00 17 июня 1941 г. Сталин уже располагал фактически неопровержимой информацией о нападении Германии, в том числе и данными о том, что оно будет осуществлено именно 22 июня. К этому времени только по каналам внешней разведки НКГБ СССР, военной разведки, разведки пограничных войск НКВД СССР, контрразведки НКГБ СССР, а также от чехословацкой военной разведки, официально сотрудничавшей с СССР, уже поступили 77 достаточно конкретизирующих время нападения донесений о том, что оно произойдет в 20-х числах июня 1941 г., в том числе несколько раз с точным указанием 22 июня как конкретной даты нападения и даже часа начала агрессии. Чтобы не быть голословным, приведу ряд примеров, относящихся к тому периоду, то есть за последние 18 дней перед тем самым докладом Фитина и Меркулова Сталину:

— 30 мая (ориентировочно), но не позже 1 июня 1941 г. через лондонскую резидентуру ГРУ от руководителя чехословацкой военной разведки генерала Франтишека Моравец поступила информация о том, что нападение Германии на СССР назначено на 22 июня[259]. В соответствии с секретным приложением к договору о взаимной помощи в отражении агрессии между СССР и Чехословакией от 16 мая 1935 г. чехословацкая военная разведка активно сотрудничала с разведывательными службами СССР и после того, как вся Чехословакия была оккупирована гитлеровцами.

Информация чехословацкой военной разведки всегда сразу докладывалась наркому обороны СССР С.К. Тимошенко (а также руководству ГШ), который по этому поводу вспоминал: «Донесения нашего военного атташе в Лондоне я получал всегда сразу же, как только они поступали. Были там и данные, которые передавала нам чехословацкая разведывательная служба. Без всякого преувеличения должен сказать, что некоторые из них казались невероятными и даже провокационными. Однако наша проверка этих сообщений и время показали, что в большинстве случаев речь шла о правдивой и удивительно точной информации»[260].

— 31 мая 1941 г. за № 2031/М и подписью наркома госбезопасности СССР В.Н. Меркулова на