мягкости и вместе строгости, о том мудром снисхождении, которые видны во всех твоих судебных разбирательствах?» Или, говоря о присущем Траяну чувстве дружбы в главе 85, он начинает следующую главу так: «Достойно внимания, какие ты себе доставил мучения, лишь бы ни в чем не отказать другу». Часто связками служат риторические вопросы (гл. 46, 47, 75 и др.), патетические восклицания (гл. 48, 50, 89), сентенции (гл. 44, 85 и др.). Эпизоды обычно связываются по ассоциации. Например, описывая в главе 18 военные успехи Траяна, восстановление им дисциплины в армии, Плиний замечает: «Одно напоминает мне другое», или в главе 28: «К другому призывает меня многообразная твоя слава».

Таким образом, переходы от картины к картине, от эпизода к эпизоду представляют собой ассоциативное, а в иных случаях ретроспективное, сцепление событий, органически не всегда даже связанных между собой. Плиний как бы оправдывается перед сенаторами в том, что говорит «без особого разбора»: «Ведь моя задача состоит в том, чтобы восхвалять самого нашего принцепса, а не его дела» (гл. 56). Однако в письме III, 13 он весьма недвусмысленно высказывается относительно своих заслуг в искусстве перехода: он доволен им и даже считает, что его translationes могут быть использованы в качестве образца. Искусные обдуманные переходы служили все той же цели: создать у слушателя или читателя полное, не хаотическое представление о Траяне.

Из двух способов восхваления человека, предлагаемых Квинтилианом (прослеживание его деятельности в хронологическом порядке и рассмотрение различных его достоинств по видам), Плиний не следует ни тому, ни другому. Все же метод его ближе к первой из альтернатив, ибо повествование о Траяне построено в основном по хронологическому принципу, который время от времени прерывается перечислением заслуг Траяна как государственного деятеля то пространным и методичным, то тематически сконцентрированным, то кратким. В главе 66 Плиний говорит как бы в пояснение этого: «Ведь нам не приходится расчленять похвалы, относящиеся к одному явлению, рассыпать их по разным местам речи и возвращаться по несколько раз к одному и тому же, как это делается обычно при недостаточном и бессодержательном материале».

Обоснование добродетелей он начинает не с детства Траяна, как рекомендует Квинтилиан, а с его зрелых лет, со времени усыновления его Нервой. Сначала (гл. 2–4) о нравственных достоинствах Траяна просто заявляется, а потом, по ходу повествования, эти достоинства обозначаются уже применительно к описываемым конкретным ситуациям, в которых они выявляются, и поступкам, которые ими обусловливаются. Так, например, желая подчеркнуть «умеренность» (moderatio) Траяна, названную в главе 3, Плиний говорит о ней неоднократно. «Как много я уже сказал о твоей умеренности, а сколько еще остается сказать!» — восклицает он в главе 53, и дальше снова ведет речь об этом в главах 63 и 78. Траян выписан со всеми подробностями. Кажется, нет такой добродетели, которая не приписывалась бы этому императору, превращенному Плинием в идеального героя.

Вот несколько из бесчисленного множества добродетелей Траяна, который, «словно луч солнца, светит одновременно всем людям» (гл. 35): доблесть, милость, кротость, гуманность, доступность, умеренность, доброта, храбрость. Траян — «образец скромности», «какое удивительное согласие всяких похвальных качеств, какое гармоническое сочетание всяких доблестей видим мы в нашем принцепсе! Ни жизнерадостность его не вредит строгости его нравов, ни простота в обращении не умаляют его достоинства, ни гуманная его снисходительность не идет у него в ущерб его величию» (гл. 4). «Не знаю, чем больше восхищаться: великодушием твоим, или скромностью, или добротой?» — вопрошает Плиний в главе 58. Ко всему этому Траян наделен физической красотой, он бодр, статен, с величественной головой, с лицом полным достоинства, с благородной сединой, придающей величие его царственной осанке (гл. 4). Он приветлив, ласков, щедр, он верен друзьям, неутомим в труде и любит народ. Как видим, все это близко напоминает типические формулы канона добродетелей традиционного энкомия.

В «Панегирике» легко выявляется характерная тенденция Плиния к изысканию способов возвышения прозаического языка, в нем немало мест, где в прозу проникают элементы поэзии. Например, в главах 81–82 об охоте и морских прогулках Траяна, или в главе 12 в описании Дуная Плиний, следуя, по-видимому, рецепту Квинтилиана, считает, что «описания мест… позволительно сделать не только исторически, но и поэтически» (п. II, 5, 5).

«Панегирик» изобилует разукрашенными риторикой картинами. Весьма живописен эпизод въезда Траяна в Рим и изображение встречающей его с ликованием толпы (гл. 22–23); картинно описана помощь, оказанная Траяном пострадавшему от засухи Египту (гл. 30–32). Это отступление, казалось бы, не связанное с содержанием речи, тем не менее недвусмысленно служит восхвалению политики Траяна в отношении союзников: Плиний заявляет, что провидение поразило Египет, чтобы Траян мог проявить свое милосердие во всем блеске, подавив этим гордость Египта, считавшегося житницей Рима, и что Траян более благосклонен, чем само небо, не всегда посылающее урожай всем странам в равной мере, тогда как он взаимным товарообменом сближает восток и запад; словом, заключает Плиний категорической антитезой: «Траян может обойтись без Египта, а он без римлян нет».

Патетичен и риторически насыщен рассказ о расправе народа со статуями ненавистного Домициана после его убийства (гл. 52): «…твои медные многочисленные статуи стоят и будут стоять все время, пока будет выситься сам храм; те же, раззолоченные и бесчисленные, среди ликования народного были низвергнуты и разбиты в качестве искупительной жертвы. Народу доставляло наслаждение втаптывать в землю надменные лики этих статуй, замахиваться на них мечами, разрубать их топорами, словно бы каждый такой удар вызывал кровь и причинял боль». Добрая слава, заключает Плиний, «создается не статуями и прочими изображениями, но достигается добродетелями и заслугами» (гл. 55). Смысловой накал этого отрывка помогают передать сентенция, антитеза и сравнение. Мы имеем возможность привести здесь лишь самое небольшое число примеров использования Плинием риторических фигур и тропов, но и их достаточно, чтобы получить представление о стиле «Панегирика».

Излюбленный прием Плиния — антитеза, удачно применяемая к характеристике Траяна: «Ты не для того одерживаешь победы, чтобы получать триумфы, а получаешь их за то, что победил» (non ideo vicesse videaris ut triumphares — гл. 18), или: «Ты объединил и связал различнейшие вещи: уверенность уже давно правившего со скромностью лишь начинающего править» (…securitatem olim imperantis et incipientis pudorem — гл. 24), — и многие другие.

Образен рассказ о суде над доносчиками, весь построенный на ряде антитез с повторами. Приведем небольшой его фрагмент: «Ты выкорчевал это внутреннее зло и предусмотрительной строгостью обеспечил, чтобы государство, построенное на законности, не оказалось совращенным с пути законов (ne fundata legibus civitas eversa legibus videretur)… Вот достойное памяти зрелище: целая