— Повезло тебе, Милослава, с Дунькой. За неё можешь быть спокойна. Не пропадёт девка, а с ней и муж её добро наживать будет.

Милослава благодарно обозначила поклон головой, но Соломония уже смотрела на Машу:

— Рановато сватаете Машеньку.

Дуня с удовольствием пожала бы руку старой боярыне, но никто не понял бы её порыва. Машка вся затрепетала от намёка на осуждение, а мама занервничала.

— Девка ладная растёт, да и мастерица она видная. Моим дурехам уже столько нового показала, чему ни в одном доме не научат!

— Так оказия вышла, вот и… — начала оправдываться Милослава.

— Понимаю, — закивала Соломония. — Это правильно, но ныне-то не в ваших интересах хвататься за оказию. Я не просто так похвалила Марию. С каждым годом её ценность как невесты будет только расти, и женихи сами начнут приходить в ваш дом. А сейчас как выйдет? — со вздохом закончила говорить боярыня, а её дочь продолжила:

— Пучинковы — знатный и богатый род. Харитон Алексеевич муж зело серьёзный, и слово своё держит, но по рукам вы не ударили?

— Не ударили, — согласилась Милослава, а Маша совсем поникла.

— А женка Харитона Алексеевича вряд ли одобрит выбор сына и мужа.

— Но разве жена не следует за мужем во всём? — удивилась Милослава.

— Сурово у вас там, на Москве-то, — зацокали языками женщины.

— Да нормально у нас, — влезла Дуня, — отец всё по-маминому делает, а дед только грозит, но без нас как без рук!

— Дуня! — воскликнула Милослава, но женщины засмеялись.

— Добро, — улыбнулась Соломония и кивнула дочери, чтобы та продолжила разъяснять положение.

— Вот и за Пестинеей Ядвиговной будет последнее слово в семье Пучинковых, а Маша ей не понравится уже тем, что не она выбрала её. Но это полбеды. Хуже другое: сейчас Пестинея нацелена взять в невестки княжну.

— Княжну? — ахнула Милослава и сочувственно посмотрела на Машу. — Но как же? Кто же отдаст за них саму княжну?

— Так княжны разные бывают, — засмеялись женщины. — У некоторых ни кола ни двора, а только заросшая тропинка в монастырь. Вот и думай, как встретит тебя Пестинея.

— Но мой свёкор не последний боярин на Москве и наши дела выправляются, — попробовала набить себе цену Милослава, но женщины лишь переглянулись и опустили глаза.

Дуня понимала, какую мысль они хотели донести до мамы, но та никак не могла посмотреть на ситуацию со стороны и уж тем более увидеть Машкины перспективы. Милослава буквально тонула в текущих делах и волнениях, а Маша зациклилась на юном Пучинкове. Было в сестре что-то жертвенное! Иван Харитонович в ней нуждался, и она почувствовала свою необходимость, а дальше прилепилось множество разных других новых эмоций.

Дуня корила себя, что не разобралась сразу с чувствами Маши. В прошлой жизни она долго была одна, а когда захотела что-то поменять, то не справилась. Вроде бы умела общаться, но как только появлялась симпатия, то проявлялась зажатость, которая с возрастом стала совсем уж нелепой. Сейчас она учится быть другой и сама себе кажется красочной, радостной, но вот опыта в некоторых вопросах не хватает. И ситуация с сестрой оказалась сложной для неё. Сейчас уже понятно, что надо было Машку тащить с собой в монастырь к бабушкам. Там бы сестра увидела много нового, сменила род деятельности и послушала бы женщин, у которых очень интересно сложились судьбы, а не корпела бы целыми днями над приданым. А все и рады, что девочка спокойная и занята рукоделием.

— Пс, пс-с, — Дуня увидела, как Машку зовёт самая маленькая их родственница, та с ковшиком стояла при их приезде.

Женщины переключились на обсуждение достатка Пучинковых и неприятных черт Пестинеи Ядвиговны, а Маша уже выскользнула и, наклонившись к малявке, слушала её. Потом воровато оглянулась и убежала.

Дуня еле успела поймать малышку, чтобы выведать, что она передала сестре.

— Жених ейный ждёт её, — радостно сообщила кроха.

Дуня рванула за Машкой, но видно побежала куда-то не туда, а потом вовсе в косяк влетела в темноте. Со стоном потирая ушиб, она вернулась, нашла мелкую и выяснила, где назначена встреча.

Наспех одевшись, она выбежала во двор и с грустью наблюдала, как возле приоткрытой калиточки, ведущей на какую-то чёрную улицу, стоят Маша и Иван. Они стояли и молчали, а потом он робко взял её за руку, и кажется, что им было хорошо так стоять.

— Кхм, — раздалось рядом с нею. — Боярышня, может прогнать молодца? — тихо спросил её слуга.

— Да, пожалуй, — нехотя согласилась она и быстро добавила: — Только без шума. Окликни Машу, будто ищешь по дому. Не нужно пугать ни её, ни кавалера.

— Не беспокойся, боярышня, всё понимаю.

А вскоре раздался негромкий возглас, спрашивающий, где Мария Вячеславна. Дуня видела, как вздрогнула Маша, как расстроился Иван и оба они вдруг поняли, что не успели ничего сказать друг другу.

Дуня долго не могла уснуть, вспоминая увиденное и спорила сама с собой. У неё была масса доводов за то, чтобы всеми силами попытаться сберечь нечаянную влюбленность сестры и не меньше доводов за то, что ничего, кроме несчастья, эта влюбленность не принесёт. И как ни поступи, всё плохо будет.

А ранним утром всех подняли, чтобы посетить храм. Дуняша всю дорогу ворчала, ссылалась на утренний озноб, но когда увидела множество храмов на небольшой территории, то обо всем забыла. К тому же раннее солнышко красиво подсветило постройки, и засияли купола…

— Невыразимо прекрасно, — наконец выдохнула она свои впечатления — и родственницы одобрительно закивали.

— Пусть все наши враги видят, что здесь живёт бог, и нападая на нас, они нападают на бога, — строго произнесла одна из женщин и её поддержали окружающие. Потом послышались вопросы по поводу того, кого привели с собой Посниковы.

Служба Дуне не понравилась. Точнее, всё было отлично и на удивление проникновенно, но она ничего, кроме чужих спин, не видела. А всё потому, что самые родовитые стояли впереди, а дальше остальные. В этот раз к остальным относилась семья Дорониных. На выходе боярыня Соломония вдруг повела женщин в сторону, и Дуня не