Шрифт:
Закладка:
— Что-нибудь ещё, — тяжело обронил мистер Гёрни, глядя на монету с явственным отвращением на лице, — Согласно утверждённого золотого стандарта золотой соверен должен весить сто тринадцать гран. И, представьте себе, ровно столько он и весит — я собственноручно взвешивал его на точнейших лабораторных весах. Вот только…
— Что?
— Только если это взвешивание происходило в первой половине дня. Стоит солнцу миновать полуденную отметку, как он начинает весить сто тридцать шесть. Или ровно сто, если дело происходит в нечётный день недели.
— Невозможно! — вырвалось у Блондло.
Мистер Гёрни невесело рассмеялся.
— О, я вас уверяю, что эта монета — кладезь невозможностей! У меня нет полного комплекта лабораторного оборудования, но некоторые её странные свойства мне удалось обнаружить. Верите или нет, она три часа пролежала в растворе царской водки, но не повредилась ни малейшим образом. Как известно, золото плавится при температуре две тысячи градусов по Фаренгейту. Я раскалил тигель до двух с половиной, но она даже не оплавилась. Есть у неё и другие забавные свойства, которые могут показаться невинными, но способные свести с ума учёного-физика, но я не хочу о них рассуждать. Я хочу знать, что это такое, что погубило моего бедного Ортимера и, наконец, что грозит мне самому.
Некоторое время они все молча смотрели на злосчастную монету. Точно ожидая, что та поднимется в воздух и начнёт сама собой вращаться над столом, точно миниатюрная роуботэмская[115] модель плоской Земли.
— В деловых кругах Нового Бангора меня прозвали Молуккский орёл, — негромко произнёс мистер Гёрни, — В честь большой, сильной и отважной птицы. Но птицы не способны лететь в кромешной темноте, им нужен если не свет, то хотя бы ориентиры. Я должен знать, с какой силой я столкнулся, чего она от меня хочет и что я могу ей противопоставить. Вот почему вы семеро здесь и вот почему получили задаток. Тот из вас, который сможет мне что-то рассказать, прямо здесь, на месте, получит чек на триста фунтов. Итак, прошу. Можете соблюдать любую очерёдность, которая вам удобна, или тянуть жребий, мне всё равно. Мне нужна правда. И я вырву её из твёрдой скорлупы, даже если мне придётся воспользоваться помощью самого Дьявола!
— Возможно, вам придётся свести с ним знакомство скорее, чем вы думаете.
* * *Воган улыбалась мистеру Гёрни своей жутковатой улыбкой, за остро заточенными зубами медленно двигался розовый язык.
— Что вы имеете в виду, мисс Воган?
— Эта монета, — она легко подняла со стола невзрачный золотой кругляш, — Я узнала её. Эти символы… Они не алхимической природы, хоть и похожи. Я уже видела их — в трудах Жона Котты, хоть и в другом порядке. Вы, конечно, про него не слышали. Он жил в семнадцатом веке. Беспокойный врач из Ковентри, одержимый идеей о существовании злых духов и ведьм. Невежа и глупец, как и все из его окружения, однако небезуспешный — он составил объёмный труд «Испытания колдовства», в котором перечислил многие признаки того, что человек практикует запретные ремёсла и имеет связь с Князем Лжи. Под конец жизни обезумел, зарезал кухонным ножом жену и детей, отсёк себе язык и пальцы, после чего кончил жизнь в Бедламе, но труд получился исключительно хорошим. Кажется, я знаю, откуда взялась эта монета.
— Откуда? — резко спросил мистер Гёрни, — Не скрывайте от меня ничего!
Воган прикоснулась пальцем к соверену, сдвинув его на дюйм или два в сторону, сделавшись похожей при этом на кошку, задумчиво играющую с блестящей безделушкой и размышляющую, не сбросить ли её на пол.
— Это не просто соверен. Это Sunakō upahāra, — Воган произнесла это словно напевно, на неизвестном Лэйду языке, но сам язык показался ему зловещим, как хруст кости под топором мясника, — Проклятый дар. Задаток, который демон даёт смертному, вступая с ним в связь. Интересно, кто бы это мог быть… Конь без одной ноги, безголовый всадни… Вероятно, Шамхазай. Его ещё зовут Самаазай или Семиаз. Это демон. Злокозненная и хитрая тварь, бывшая некогда ангелом, но отринувшая свет Господень чтобы без помех вкушать ту пищу, которая более приятна её естеству. Да, определённо. Я узнаю почерк и… — бледные крылья её носа раздулись, вбирая в себя неведомый Лэйду аромат, — запах.
Мистер Гёрни отчётливо скрипнул зубами.
— Демон? Вы это всерьёз?
Воган кивнула, не озаботившись даже придержать рассыпавшиеся по плечам смоляные локоны.
— Шамхазай никогда не приступает сразу к трапезе. Он находит удовольствие в том, чтобы изводить свою жертву, подтаскивая на невидимом поводке к той пропасти, что таится в нашем сознании и которую мы не в силах заполнить никакими логическими доводами. Это его стиль, мистер Гёрни, стиль Шамхазая. Он будет убивать всех близких вам людей — каждый из них рано или поздно будет настигнут невидимой тварью, голодной, как тысяча волков. Не помогут ни ружья, ни каменные стены, ни даже чёртов дредноут, если вы сможете затащить его к себе в гостиную. Монета — его метка, его дар. Рано или поздно, покончив со всеми, кто вам близок, он доберётся и до вас. А тогда…
Мистер Гёрни дёрнулся. Видно, истошный крик камердинера не развеялся в воздухе, как это бывает со всеми обычными звуками, а до сих пор звучал где-то в воспоминаниях. И, верно, его звучание причиняло ему изрядные мучения.
— Раз вы знаете, что это такое, значит, должны и знать средства против него?
Воган кивнула.
— Средства есть. Шамхазай не из тех демонов, с которыми я хотела бы связываться, он деспотичен, жесток и, кроме того, неуступчив. Мне понадобится… — она закатила глаза, — Чёрный козёл не старше трёх лет от роду. Пять унций рутения. Восемь крупных изумрудов. Моток красной шерстяной нитки и…
— Вздор, — Ледбитер скривился так, словно ему в рот засыпали хинного порошка, — Демоны, владыки, чёрные козлы… Мисс Воган привыкла иметь дело с недалёкими провинциалами, начитавшимися Вильгемины Фицкларенс[116] и видящих мистику во всём, что устроено сложнее чайника. Послушайте меня, никакого демона тут нет и в помине. Это самая обыкновенная мыслеформа, сделавшаяся спрульпой.
— Кем? — вырвалось у мистера Гёрни, — Что?
— Несколько лет тому назад Теософское Общество выпустило научную работу «Мыслеформы — данные ясновидческого мышления» за моим авторством. В ней содержалось более шестидесяти основных типов мыслеформ. Начиная от тех, что рождены безотчётными желаниями — стремлением к знанию, плотским вожделением, так и тех, которые образуют собой более сложные конструкты — убийственной ненавистью или животным бешенством. Большинство мыслеформ представляют собой продукт, подверженный скорому распаду, это всего лишь сгустки психической энергии. Но иногда… — Ледбитер задумчиво потёр подбородок, — Иногда, если переживание чересчур сильно или вступает в цепную реакцию с затаёнными раздражителями, на свет может появиться спрульпа. Это сущность, высеченная
