— Все, что вы изложили в своем письме, правда?

— Как вы изволите видеть, Ваше Высочество. Вот реликвия, которую мы так долго искали. Господа полицмейстеры выслушали мои доводы и не высказали решительного противления. Тем более Его превосходительство невольно признался в содеянном, хоть и не раскрыл полностью всего.

— «Превосходительство», — презрительно выплюнул князь. — Недолго он теперь в превосходительствах ходить будет. А уж о содеянном расскажет как миленький. Господа, об этом прошу ничего и никому... Скоро я со всеми вами поговорю. Теперь же, — Его Высочество аккуратно завернул мощи в тряпицу, — надо обговорить все с аховмедской делегацией. Николай Соломонович, Константин Никифорович, сопроводите… этого ко мне домой. Никто не должен знать, что произошло. Не в тюрьму же его… Петр Андреевич, возьмите самых верных Императору людей и сделайте обыск в апартаментах бывшего обер-полицмейстера. До скорой встречи, Витольд Львович.

Когда они уже остались вдвоем, Мих тяжело уселся на пол. Ноги ходили ходуном, а тело точно перенесло горячку. Орчук поглядел на дорожный сундук Его превосходительства, оставленный в спешке, и его бережливая натура опять взяла верх. Стал он думать, куда приспособить теперь такую нужную и брошенную вещь.

— Ну и ночка… — сказал вроде сам себе Витольд Львович.

— И не ночка уже, господин, — Мих кивнул в сторону окна.

Там, освещая купола церкви Симеона Исповедника и частично сбитую черепицу ближайших доходных домов, далеко, почти за краем земли, алела в прорехах туч предрассветная полоса.

Вздохнул орчук: вот и пережили ночь. Усталость, до того сидевшая в углу грязным стыдливым псом, вдруг накатила на Бурдюкова. Потяжелели веки, потянулся в широком зевке рот, зачесались глаза. Спросил он уже так, на всякий случай:

— Теперь что делать будем, господин?

— Думаю, Мих, что выражу общее мнение. Теперь мы будем спать.

Глава 19, что и не глава вовсе, а скорее эпилог

— Скучно, — пожаловался Мих.

— Займись чем-нибудь конструктивным, — отозвался из-за книги Витольд Львович.

Сам господин даже в их служебном бездействии находил для себя массу полезных занятий. Один день у него пошел на чистку револьвера и заточку клинка в трости. Другой — на полную или, как выражался Меркулов, «генеральную» уборку (Мих сначала насторожился, ибо ожидал, что посмотреть, как они вычищают кабинет, явится некий генерал), потом вот сел за книги. А ему, орчуку, спрашивается, что делать?

Нет, пробовал, конечно, полукровка, по примеру титулярного советника, в чтение удариться. Но тягостно целыми днями над книгами корпеть, глаза устают, лоб затекать начинает, в висках стук происходит. Да и большей частью держал у себя Витольд Львович все труды бермудные, подкупая новые все с теми же замысловатыми названиями: «Воображаемая геометрия» Лобачевского, «Хирургическая анатомия артериальных стволов с подробным описанием положения и способов перевязки их» Пирогова, «История государства Славийского» Карамзина.

Миху же нравились романы, обязательно с приключениями. Чтобы герой в них либо стрелял метко, либо силой обладал исключительной или ловкостью, а геометрии эти — муть одна сплошная. Вот и приходилось теперь орчуку сидеть подле Меркулова на крепком табурете (сумел у сослуживцев выпросить, ведь в самом кабинете выделенном — только шкаф, стол да стул господский, а про полукровку вроде как забыли) и откровенно скучать. То потолок начнет рассматривать, то пальцем возить по стене начнет, то нос почешет.

Уж как хотел орчук, чтобы поскорее закончилась круговерть опасная, а вот завершилась она — и непривычно теперь. Едят, как положено, по три раза в день (полуденные перекусы тут не в счет), спят тоже по режиму особому, чтобы глаза с утра не продирать через силу. Даже на службу пешком стали ходить неспешно, а все равно скучно.

За окном зашуршало. Появилась сначала одна рука, потом вторая, а после внутрь влез и сам Сенька. За пазухой у него была спрятана свежая, но уже смятая газета с загнутыми углами. Мальчишка по-хозяйски огляделся, вытер вечно сопливый нос и кивнул орчуку:

— Дядя Мих, дай пирожок.

— Еще тебе чего дать? — спросил полукровка с напускной строгостью. — Сколько раз тебе говорили не лазить через окно. Двери для чего?

— Ой, там пока бумагу выпишут, пока вас известят, пока пустят, полдня просидишь, — мальчишка стал вытаскивать газету. — А тут по трубе взобрался — и все. Ну дядя Мих, дай пирожок, смотри, чего принес.

Он протянул свернутые листы, но не орчуку, а сразу Меркулову. Витольд Львович оторвался от книги, взял газету, поданную не с первой страницы, а с четвертой, и стал читать вслух:

— «По причине здоровья моршанский обер-полицмейстер Муханов Александр Александрович, полный кавалер орденов и… — титулярный советник пробежал глазами менее любопытное и остановился на самом значимом, — …подал прошение Его Императорскому Величеству о выходе на пенсию…» Мих, да дай ты уже Сеньке пирожок. «В ближайшее время Его превосходительство отправится в родовое имение под Охотском».

— Это ж у черта на рогах, — удивился орчук, вынимая из-под ручника купленные утром пирожки.

— Я думал, его в острог упрячут, — мальчишка схватил грязной рукой угощение и тут же укусил. — У-у-у… с капустой. Вчера лучше были.

— Вот ты вчера и приходи. Да и вовсе болтать тебе об обер-полицмейстере не положено. Смотри у меня, разболтаешь кому…

— Дядя Мих, так я же свой, я ж ни в жисть!

Как ни странно, тянулся мальчишка к Миху, да и орчук Сеньку полюбил. Вихрастый, смышленый, шустрый, единственно только, улица на нем уже отпечаток свой поставила — и манерами, и поведением. С жизнью прошлой и общением он не завязал, якшался с личностями всякими подозрительными. Через это у Миха с Витольдом Львовичем основные споры и шли. Меркулов упорствовал, что мальчишку к хорошей жизни надо через доброту и ласку приводить, Мих же упор делал на строгость и дисциплину.

— Дядя Мих, а ты возьми завтра с рыбой, ужо они вкусные, жуть.

— Через дверь зайдешь — возьму.

— А как же ты возьмешь, ежели покупаешь утром, а я к обеду прихожу?

— Вот так. Научишься как человек являться — закажу большой орочий пирог с мясом и весь тебе отдам.

— Да ну? — Сенька чуть не подавился капустой и задумался.

— А и вправду, господин, чего Его превосходительство в острог не отправили?

— Если арестовывать Муханова в открытую, то придется и статью раскрывать. А вы сами только подумайте, обер-полицмейстер столицы — и