Теперь точно довезет, да еще своей шкурой, коли придется, рисковать будет, угрожай Сеньке опасность какая.

— Где место для засады выбрали? — повернулся Павел Мстиславович, как только экипаж с мальчишкой скрылся за поворотом.

— Туда, — указал Витольд Львович рукой. Он, как и Аристов, был одет повседневно, один орчук все еще оставался в плаще. — Я предполагаю, что Черный пойдет с центральной части города. Перехватить его без лишнего шума можно лишь в одном месте. Вот сюда пожалуйте, Павел Мстиславович.

Они уже перешли на следующую улицу и свернули в темный проулок меж домами, достаточно длинный, чтобы тебя тут ограбили, и недостаточно широкий, чтобы хоть как-то его можно было осветить. С двух сторон он был стиснут сплошными стенами, чему Мих не подивился — радости от окон тут никакой, к соседу, что ли, смотреть? Хотя вместе с тем проулок выполнял весьма важное предназначение — соединял две большие улицы. Для конных и экипажей, конечно, значимость невеликая, а вот пешему люду днем проходить здесь удобно. Ночью, само собой, дело другое. Подобное место лучше обойти, крюк дать, но живым и невредимым остаться.

Будто в подтверждение всего, на пути показались две фигуры. Они было направились к господам, позади которых орчук виднелся. Вот ведь отчаянные! Дело даже не в численном преимуществе дворян — видно, какая громадина за их спинами идет. То ли отчаяние татями двигало, то ли иной мотив, но один из них полез за пазуху, явно за ножом или другим аспидным оружием.

Аристов лишь рукой махнул. Вспыхнуло под ногами у разбойников, осветились худые небритые лица. У одного глаз заплыл, у другого нос кривой, поломанный, но в целом похожи друг на друга, точно братья. Теперь же и на физиономиях одинаковые выражения застыли — страха, панического, жуткого страха, что каждый холоп перед господской магией, впервые увиденной, испытывает. Павлу Мстиславовичу даже говорить ничего не пришлось. Бросились прочь с такой скоростью, какой бы и любой орк подивился. Оно и понятно: нужда нуждой, а жить всякому охота.

Прошли теперь проулок до конца. Меркулов указал на одну арку, без ворот вовсе, говорящих, что двор тут плохенький, своего дворника не имеющий.

Аристов дошел до нее, внутри скрылся, потом снова вынырнул, вернулся.

— Подходит.

— Тогда по местам. Павел Мстиславович, когда Черный в проулок войдет, вы это сразу увидите.

— Увижу. Главное, чтобы не делся никуда снова, ловкий, черт. Уж я его за сына накажу.

— Не того наказывать надо, но не до разговоров сейчас. Если вопросов больше нет, по местам.

Аристов в арке скрылся, а Меркулов с Михом обратно к началу проулка вернулись. Вышли прямо на улицу, по бокам встали, чтобы видно их не было, и затихли. Снова теперь минуты считать. Только не то теперь ожидание, что у господина в квартире: нервы натянуты, точно тетива лука, кровь бурлит, зубами скрипеть хочется. От нетерпения орчук даже переминаться с ноги на ногу стал, но получил от хозяина неодобрительный взгляд и замер.

Сколько времени прошло, Мих уж не знал. Ежели спросил кто его, сказал бы, что целая вечность, а к ней еще пару часов прибавленных. Вроде, что тут Сеньке ехать до обер-полицмейстерства, а потом Черному обратно бежать? Сущие пустяки. Однако ж…

Застучали наконец торопливо каблуки по мостовой. Бежит кто-то, только не опрометью, как на пожар, а в определенном ритме, ровно как заводной. Еще мгновение, и усилился звук — оказался злодей в проулке. Выждал Меркулов немного, а когда каблуки совсем рядом послышались, то вышел навстречу, а за ним и сам Мих. Черный, всего в пяти шагах оказавшийся, замер лишь на секунду, может, чуть больше, и тут же со всей прытью повернулся и обратно кинулся.

Да только и с противоположной стороны уже Аристов появился. Черный остановился аккурат посередине, явно размышляя, как дальше поступить. А капкан тем временем стал сжиматься. Подходят с одной стороны орчук с Меркуловым, с другой — Павел Мстиславович. Двигаются все неспешно — торопливость теперь дурную шутку сыграть может, противник опасный, не из простых разбойников.

Тут и Черный понял, что пора нечто предпринимать. Аристова он не признал, все-таки темно тут, а может, и вовсе никогда не видел рыжего аристократа, и скорее рассудил, что с титулярным советником встречаться желания у него намного меньше, потому к Павлу Мстиславовичу и кинулся. Не с добром или желанием лишь обогнуть дворянина на тот лад, как над орчуком перекувырнулся. Показался в его руке короткий клинок. Видно, понимал: неслучайно его сюда загнали, и теперь во что бы то ни стало надо вырываться.

Испугался орчук, что больно резв окажется Черный для Аристова. По всей видимости, и Витольда Львовича подобная мысль посетила. Набрал он воздуха, чтобы выкрикнуть, да не успел. Шагов шесть злодею оставалось, как вдруг так по глазам резануло, что не выдержал Мих, отвернулся. Светло стало, как и днем не всегда бывает, а может, лишь после темноты полной так показалось.

А когда смог орчук рассмотреть, что же там произошло, понял: некуда теперь Черному бежать, все пути к отступлению отрезаны. Окружен он был высокой стеной — ржаво-желтой, пылающей, живой, подбирающейся все ближе и ближе. Метался Черный: то вправо кинется, то влево, то наверх посмотрит, только тщетно все. Все ближе и ближе огненные тиски, все яростнее мечется лихоимец.

Уже и плащ опаляться стал, скукоживаться, к телу приставать, и одежда чуть ли огнем не пышет, однако не кричит Черный, молчит, стервец. Мих даже подивился выдержке. Он сам крепкого десятка был, но поставил себя на место преступника и решил, что орал бы как оглашенный. А этот ничего, молчит, терпит. Уже языки пламени подошвы сапог лижут, одежда, будто старая, на части распадается, но безмолвствует. Вот и звон послышался — распался от жара кошелек с деньгами, и покатились прочь монеты.

Застонал Павел Мстиславович, будто корова, на убой идущая, негромко, протяжно. И так колыхнулся огонь в тот момент, что орчук снова глаза рукой прикрыл. Обдало Черного знатно. Полезла с него одежда вместе с кожей, обнажая — Мих даже глазам своим не поверил — ярко сияющее посреди огня синее сердце. То не билось, скорее, пульсировало, окруженное костями… Еще лучше присмотрелся орчук да рот открыл: не кости то вовсе, а лишь нечто, на них похожее, вокруг сердца тесно смыкающееся, вроде как защищающее его. Вот только от огня оборонить подобное