Шрифт:
Закладка:
Мелькают века, зарастают травой забвения вчерашние дороги, меняют русла реки, а потомки Сакуры и Ивашки живут и здравствуют по сей день. Называют их в народе «белыми японцами».
ЧАСТЬ 3
ЛЯЛЯ
Стояла между быстрой Леной и плавным Амуром деревенька Россь. Жили на ее окраине муж и жена. Была у них маленькая дочка Ляля. Назвали ее так за веселый характер: только родилась — побежала по зеленой травке, припрыгивая и напевая:
— Ля-ля-ля, ля-ля-ля, ляля-ляля, ля-ля-ля…
Так бы и убежала за тридевять земель, если бы не окликнул ткачик — полевой воробышек, сидевший на веточке ракиты:
— Ляля, стой! Ты же голенькая…
Подарил ей платьице и все остальное, вытканное из солнечных струек и тумана. Стали они с тех пор дружить. Куда Ляля — туда и он. Куда он — туда и Ляля. Грядки пололи, за луговыми мотыльками гонялись, цыплят охраняли, чтобы ястреб не унес.
Родители дочку хвалят:
— Мал золотник, да дорог!
Ткачика — полевого воробышка — тоже лаской не обходят: не знают, куда посадить, чем угостить.
Однажды поздно вечером попросили милостыню калики перехожие.
Муж и жена позвали их в избу, накормили и ночевать оставили. Гости, вместо того, чтобы в благодарность за доброту на гуслях поиграть, ольховыми посохами избили хозяев и на улицу выгнали. Крепко досталось от них и маленькой Ляле.
Пошли бедные у сельчан защиты искать. Те отказались помочь. Кто, говорят, калик перехожих обидит, того Бог покарает.
Погоревали, погоревали муж и жена, вырыли на опушке леса, среди смеющихся незабудок, землянку и стали в ней жить.
Дым глотают — каются, слезами умываются.
— Пожалели на свою головушку каликов перехожих, придется теперь до гробовой доски в землянке мурцовку хлебать…
Ляля успокаивает:
— Не кручиньтесь, миленькие: расцвели цветочки синенькие — расцветут цветочки аленькие! Не смотрите, что я — маленькая…
Где пробежит по зеленой травке, припрыгивая и напевая: ля-ля-ля, ля-ля-ля, ляля-ляля, ля-ля-ля, — там подберезовики да подосиновики на взгорочки выскакивают посмотреть: кто это так сладко поет? Родители собирают их, жарят над костром на прутиках — этим и сыты.
А калики перехожие в деревеньке уже силу набрали, сельчан, от мала до велика, на себя работать заставили. Непокорных ольховыми посохами больно бьют и плакать не велят.
Раз лущила наша попрыгунья с ткачиком — полевым воробышком мышиный горошек на полянке, а в это время небесные ангелы в райском саду собирали шиповник. Одна ягодка сорвалась с веточки и упала на землю. Тут же вырос и вспыхнул алым пламенем куст шиповника. Дотронулась Ляля до лепесточка — он и давай шелковой ниточкой распускаться. Смотала все лепесточки в клубочки. Ткачик — полевой воробышек — поплясал, поплясал вприсядку вокруг них и выткал аленький платочек.
Вспорхнул Ляле на плечо и, озираясь по сторонам, чуть слышно прочирикал на ушко:
— Чик-чирик! Платочек волшебный: кто его наденет, любого обманщика на чистую воду выведет и в камень превратит.
Надела Ляля аленький платочек и побежала в деревеньку, припрыгивая и напевая:
— Ля-ля-ля, ля-ля-ля, ляля-ляля, ля-ля-ля…
Обежала три раза слева направо родную усадьбу, и к проточному горному озеру направилась. Калики перехожие за ней против своей воли семенят. Вывела их на чистую воду, они и превратились в камни: бултых, бултых на дно. Оказалось, не калики перехожие это были, а коварные обманщики. Шарились по белому свету, чужое добро присваивали.
Вымела Ляля веником сор из избы, все перемыла, вкусный обед приготовила. Ткачик — полевой воробышек — за родителями слетал.
Те рады не рады: в комнатах прибрано, опрятно, светло!
— Маленькая ты моя… — погладила дочку счастливая мать.
— Маленькая, да удаленькая, — улыбнулся отец. — Народ от рабства спасла!
С тех пор в деревеньке Россь так и повелось: объявится чужой человек, Ляля его аленьким платочком на чистую воду выводит. Если обманщик — камнем на дно идет, если честный — живым остается.
Ткачик — полевой воробышек — над окном у Ляли за наличником поселился. Днем и ночью на страже: не дай бог, воры аленький платочек унесут.
ТУНГУССКИЙ МЕТЕОРИТ
Т. Т. Фоминой
Стояла во времена царя Николая Второго на истоке реки Тунгуски изба. Жил в ней сирота. Понизовские сельчане прозванье ему дали — Февралько: дескать, у него в голове не хватает одного, а иногда и двух дней, если от народа на отшибе держится. Кормился Февралько охотой и рыбалкой. Смекалистый и легкий был: ничего мимо рук не проплывет, не проскочит.
Отправился раз Февралько летом на лодке в понизовье к богатому купцу пушнину на товары менять. Увидела его там девчонка из многодетной семьи и влюбилась. Хоть и мала росточком, зато — коса золотющая, брови соболющие, глаза синющие… В розовом платье, на груди — медная брошь с серебряной рыбкой в середочке. Куда ни шагнет Февралько, девчонка всё около него вертится, да он внимания на невеличку не обращал.
Наменял у богатого купца разных товаров, поплыл обратно. Девчонка вышла на речной бугор, помахала вслед белым платочком.
— Бог даст, свидимся…
Плывет Февралько на груженой лодке, гребет веслами против течения — пот градом с него катится. Не один быстрый перекат одолел, пока домой добрался. Только приткнулся к родному бережку, вдруг сверкнула молния, тайга зашаталась, вверх по Тунгуске волна пошла. За дальним кедровым хребтом раздался грохот, брызнули над ним голубовато-прозрачные осколки, земля содрогнулась, и всё кругом заволокло белым туманом.
Перетаскал Февралько из лодки товары в избу и, когда туман рассеялся, отправился глянуть, что там такое могло быть. Пришел и обмер. На сколько глаз хватало, раскинулась перед ним пустошь, деревья в одну сторону повалены. А над ней, высоко-высоко в небе, серебристая рыбка висит. Шагнул вперед, чтобы получше ее разглядеть, и так ударился лбом о невидимую стену — искры из глаз брызнули. Жутко ему стало.
— Свят, свят, свят… — И наутек.
Прибежал домой, а с крыльца девчонка улыбается: коса золотющая, брови соболющие, глаза синющие… В розовом платье, на груди — брошь с серебряной рыбкой в середочке.
— Откуда взялась?! — Февральку от страха в жар бросило.
— Упала с небес! — рассмеялась гостья. — Не бойся, не съем. Пусти на постой?
— Живи, места хватит, — разрешил Февралько, отгородил ей комнату с окном на восток и больше ни о чем спрашивать не стал: надо
