– В паре километров следующий, – пробормотал Хробанов упавшим голосом, – но время-то безнадёжно упущено!

На полу подал признаки жизни Лифшиц. Я забрал у него коробку с дисками, сунул Самойлову, потом подхватил с пола рюкзаки подопечных и рванул по коридору. Два километра, мать!

– Успеем? – выдохнула девица, летящая по левую руку.

– Я сейчас упаду! – пробормотала жена по правую.

– Заткнитесь, – посоветовал я обеим. – Если не успеем, первые узнаете.

– Вечно от тебя ни хрена не добьёшься, – заныла супруга, почти повиснув на руке. – Сначала втянет чёрт-те во что…

Ну вот, снова здорово. Я втянул!

Со мной поравнялся тяжело дышащий Самойлов с потным багровым лицом. Судя по топоту, вся его ватага находилась аккурат за нашей спиной. Хорошо хоть, ленточки в забеге не предусмотрено. Да и хрен её разглядишь в таком-то тумане!

– Б…дь! – фыркнул Самойлов и дёрнул головой, отчего капли пота полетели в разные стороны. – Останемся живы, изобью суку до полусмерти. Километр ещё.

Естественно, одним забегом наши развлечения ограничиться не могли. Когда зелёная дымка принялась активно выжирать объекты интереса ухогорлоноса, из недр мглы вновь донеслись радостные вопли возвращающихся тварей. На этот раз сзади.

– К стене! – рявкнул я, прижимая спутниц к трясущейся поверхности, сочащейся кислотой. Тут же завоняло палёной тканью, и кто-то глухо взвыл.

Ну вот, ничего же не видно! Только слышно, как кто-то молотит из автомата, истошно визжит и глухо ухает. Последний звук вроде издавали не наши. И точно. Перед самой физиономией прожужжала пуля, и с тем же уханьем несколько крылатых силуэтов попёрли в мутную даль визжащего человечка.

Самойлов, успевший надвинуть на глаза пластиковую маску, отлепился от стены и, опустившись на колено, дал три короткие очереди. Уханье смолкло. Визжание тоже. Что-то тяжело упало. Кажется, Виктор Семёнович попал.

– Может, маски наденем? – прохрипела Валя.

Я только плечами пожал: чёртова защита ещё больше закрывала обзор. И так ни хрена не видать.

– Ни хрена же не видно! – Самойлов сбросил прозрачный намордник и, тяжело поднявшись, потопал вперёд. – Пошли. Этого поднимите.

Этот не знаю кто, в тумане не разобрать, таки остался жив и почти невредим. В отличие от многокрылой мерзости, разбросавшей щупальца по всему коридору. Задыхающиеся от кашля бойцы подобрали пострадавшего и, продолжая глухо квохать, побежали вперёд. Сзади уже подтягивались остальные, издавая на бегу звуки, подобающие членам демонстрации за права чахоточных.

М-да, а тяжесть двух рюкзаков даже для меня становилась чрезмерной ношей. Но не возвращать же их обратно, потерпим этот сраный километр. Лишь бы не пришлось топать ещё дальше. Мысль о том, что и этот отрезок пути мы можем не преодолеть, я гнал подальше. Признаки приближающегося конца становились такими очевидными, что хоть за голову хватайся. Стены и пол трепыхались уже непрерывно, а лужи кислоты стали соединяться в настоящие потоки, жутко журчащие под ногами. К вони зелёного тумана начал примешиваться смрад палёной резины, если кто-то неосторожно ступал в едкую жидкость.

Когда плотность кашляющего мата на кубометр воздуха приблизилась к такому же показателю удушливой мглы, а вопли крикунов, обжигавшихся в потоках кислоты, превратились в постоянный фактор, мы наконец доковыляли до следующего люка.

Самойлов, сгорбившийся у рогатого черепа, поднял на меня налившиеся красным глаза и выкашлял нечто непонятное. Потом сумел почётче выдавить:

– Сука, все выпадают! Где этот м…дак Хробанов?

Хробанов оказался без сознания. Его принёс и положил на относительно чистое место потный здоровяк с багровой физиономией. Под аккомпанемент тяжёлого дыхания благодарной зрительской аудитории, столпившейся вокруг, я забрал у Самойлова все пять кругляков и, шипя от рези в глазах, принялся рассматривать. Потом наклонился и посмотрел внутрь клыкастой пасти черепа. Очень хотелось потрогать круглое пятно пальцем, но откуда-то, уж не знаю, откуда, пришло понимание, что делать этого не стоит. Впрочем, кое-что я всё-таки заметил. Поэтому, не особо заморачиваясь, взял первый попавшийся пятак и сунул его ребром в едва заметную прорезь, прикрытую прямоугольной пластинкой.

Пластинка поддалась, впуская ключ, а я едва успел убрать пальцы, когда череп щёлкнул клыками. Кто-то истерично выругался, а Самойлов вытаращил ошарашенные глаза:

– Ты ох…ел?

Захрустело, и череп повернулся рогами к земле. Потом тихо затарахтели невидимые шестерёнки, люк дрогнул и стал погружаться в стену. Слишком медленно, если учитывать вопли тварей, стремительно приближающиеся со всех сторон. Памятуя, как можно ускорить процесс, я пнул чёртову каменюку и едва не отправился вместе с ней, когда она со свистом рванула прочь.

– Надо задержать тварюк, – прошипел я в лицо Самойлову и зашвырнул в дыру сначала рюкзаки, а потом тихо пискнувшую Ольгу; Валентина полезла сама. – Слышишь? Задержать, пока все не заползут.

Виктор Семёнович соображал с огромным трудом. Тупо уставившись на задницу Вали, он перевёл взгляд на меня, после чего очень медленно кивнул. Потом приказал всем рассредоточиться и тяжело помотал головой, напоминая нокаутированного бульдога.

Мне наконец выделили оружие – увесистого «стечкина» – и определили почётное место рядом с Самойловым. Пока мы напряжённо всматривались в зелёную муть, пара здоровяков швыряла вопящих учёных в отверстие люка. Некоторые ботаны, подобно Хробанову, были в отключке, поэтому бойцам приходилось запихивать бесчувственные тела, точно рюкзаки, вперемешку с которыми их и совали.

В тоннеле опять завыло, и за спиной послышались одиночные выстрелы. Почему-то пришло в голову, что при всей тщательной подготовке боеприпасы могут запросто закончиться ещё в предбаннике Бездны, и дальше бойцам придётся орудовать исключительно прикладами. Потом что-то тёмное мелькнуло среди смрадных волн изумрудной мглы, и все посторонние мысли разом покинули голову.

– Какого хрена? – простонал Самойлов и несколько раз нажал на спуск.

В этот раз без особого результата.

Да и то: по туннелю на нас пёрла сплошная чёрная масса, состоящая из шевелящихся щупалец, цепляющихся за стены. Вообще непонятно, куда целиться и попадают ли пули во что-то значимое.

Я оглянулся: коридор опустел, и лишь чьи-то смутно различимые ноги дёргались в дыре люка. Схватив Самойлова за воротник, я потащил его назад, чувствуя, как ноги подгибаются, а мир вращается, демонстрируя то стену щупалец в десятке метров, то Виктора Семёновича, пытающегося ухватиться за края дыры. За ноги попытались схватить, и я пнул наглый отросток, ощущая сильную тошноту. Потом, не стесняясь, ударил спутника ногой в зад и полез следом, отбрыкиваясь от множества мелких колючих хреновин, цепляющихся за пятки.

В этот раз – никакого снисхождения. Туман в голове мешал соображать, и я кулем рухнул на хрюкающего Самойлова. Где-то в остатках разума пульсировала мысль, что люк необходимо срочно закупорить, но как это делать, я не помнил. Мало того, ко всем стукам в голове добавились визги, вопли и стоны выживших, уж не знаю, сколько их осталось. Но больше всего отвлекала утробно урчащая над головой дыра.