был поражён и испуган той переменой, которую он нашёл во всех друзьях и покровителях, когда явился за помощью и объяснил в чём дело, к которому припутали его зятя и внука.

Повсюду был тот же холодный приём, или тот же ужас от положения князя и желание явное от него отделаться, выпроводить его скорее из дому, а не только хлопотать за его зятя. Его даже не спрашивали о подробностях, а только отделывались словами;

— Что же я? Где же мне? Какой я помощник!

Один только новопожалованный граф, Иван Григорьевич Орлов, знал уже всё довольно подробно и отнёсся иначе. Они знал имена всех арестованных и причины их заключения под стражу. И он один стал успокаивать Артамона Алексеевича и обещал поговорить брату, генеральс-адъютанту. Спросить его о Борщёве и Хрущёве.

— Заступитесь! — взмолился князь. — По старой памяти и дружбе... Будьте заступником.

— Нет, дорогой князь, в таком деле всякому гражданину честь и совесть не повелевают быт заступником. Поговорить, спросить братца Григорья — я охотно беруся... Но просить за злоумышленника государственного — у какого же верноподданного хватить дерзости и отчаяния.

— Да ведь Борис припутан. Он ни причём...

— Коли не виноват — чист выйдет. Но посудите сами... Ведь вот меня же или вас не взяли, не засадили... Стало быть есть и за ним хоть малая толика преступного поведения. И граф Иван Орлов обещал всё-таки "спросить братца".

Другие друзья и покровители ничего не обещали, пугались даже одного предложенья князя — похлопотать за Борщёва. А некоторые поступили ещё проще, будучи дома и узнав лошадей и экипаж князя Лубянского, приказывали отвечать, что дома нет, уехали в вотчину...

— Дома нет, уехали в вотчину! — значило, что и завтра не будет, т. е. не желают быть знакомы.

Не мудрено было после этой резкой перемены во всех — потерять голову и умственно запутаться.

Князь Лубянский, вернувшись домой, сам смутно начинал уже, казалось, считал себя преступником государственным...

XVIII

Сборища на Плющихе у Гурьевых и нелепая игра в злоумышленников, ограничивавшаяся одной праздной болтовнёй, но вместе с тем и бранью на разных лиц, — стоявших высоко — конечно не могла сойти с рук.

В сумерки того дня, когда князь праздновал свадьбу дочери, было указано произвести аресты в городе всех лиц, список которых был в руках графа Григория Орлова.

Генеральс-адъютант, бывший сам три месяца назад простым цалмейстером артиллерии и сам искусным заговорщиком, быть может искренно смутился, узнав о заговоре в пользу Ивана Антоныча, а быть может понял, что это только "дерзостное самомненье" нескольких честолюбцев, метящих подражать ему с братьями.

Григорий, Алексей и Фёдор Орловы помнили хорошо трёх братьев Гурьевых, которые бывали у них в квартире на Морской и потом "отстали", и даже одно время заставили их опасаться доноса на себя правительству Петра III. Из них только старший, Семён, был, по мнению Орловых — умный и смелый малый, остальные были подражатели брата.

Так или иначе, но Григорий Орлов, узнав ещё до коронации императрицы о сборище и краснобайстве на Плющихе — приказал наблюдать за квартирой Гурьева. Дошёл и до него слух, что офицер Чихачёв поехал в Петербург, с целью освободить из крепости Шлиссельбургской содержащегося там принца Ивана. По наведённым немедленно справкам оказалось, что Чихачёв послан командиром его полка по поручению свыше и что Чихачёв верный слуга царицы.

Наконец дошёл до Орлова слух, что заговорщики, считая его дерзко замышляющим чуть не насильно жениться на государыне, обязанной ему с братьями своим престолом, решили тайно убить его при первой возможности. А это было далеко не трудно. Генеральс-адъютант и верхом, и пешком появлялся постоянно на улицах Москвы, так как по прежнему любил, вопреки этикету и своему возвышенью — простые прогулки и уличную жизнь.

Если Орловы не верили в серьёзность заговора в пользу принца Ивана, то поверили легко в намерение убить Григорья Орлова. Это дело было возможно и представлялось даже не очень важным.

Общественное мнение ещё не успело, так сказать, вполне привыкнуть считать Григорья Орлова сановником. Все слишком недавно, всего каких-нибудь несколько десятков дней тому назад, видели простого дворянина, москвича родом, в простом мундире. "Ну, убьют — три офицера одного своего недавнего товарища "Гришуху!" — Преступленье, конечно, как и всякое убийство, но государственного значения тут нет».

Так поняли Орловы. Так было и в действительности! Для Гурьевых, Орлов был, положительно, по старому, выскочка, "Гришуха — Ведмедь", которому вдруг повезло от слепой фортуны.

По докладу всего дела, слухов и россказней очевидцев о квартире и сборищах Гурьевых — государыне,она конечно повелела обратить на них особое внимание, назначить ловких людей и всё выведать. Это оказалось легче, чем думали. Двери Гурьевых были открыты длявсех; а их языки болтали всё что угодно и чуть не на всех перекрёстках Москвы.

На другой день коронации государыни, вечером, Гурьевы, на новом сборище в их доме, заявили товарищам, что пора действовать, что Лихарёв или Лихачёв уже вероятно освободил принца и везёт в Москву и что надо искать, случая встретить где-либо и застрелить Григория Орлова.

Наутро всё подробно было доложено генеральс-адъютанту человеком, наиболее принимавшим участие в сходках за последнее время.

Этот офицер-драгун даже предлагал свои услуги заговорщикам убить Орлова, которого он никогда близко не видал и в лицо не знает — но которого ему покажут накануне. Предложение драгуна было принято сочувственно...

Этот же самый драгун и передал принятое на сходке решение — самому Орлову, так как это был сам капитан Победзинский, давно наметивший себе наживу и отличие по службе при помощи выдачи отчаянных болтунов с Плющихи.

Граф Орлов снова передал всё государыне при первом же свидании.

Государыня не была встревожена и даже улыбнулась:

— Я уже это знаю, слышала, Григорий Григорьевич. Не одни Гурьевы и их товарищи шумят. Вся гвардия мятётся и негодует от слуха, что я иду за вас замуж. Волнение растёт, — продолжала она серьёзно, — и пора положить этому предел. Надо взять всех зачинщиков, распускателей этого слуха. И кроме того надо скорее опровергнуть этот слух, для меня зловредный. Я с нынешнего дня сама приближённым моим буду говорить о моём женихе ради смеху... Вы видите сами теперь, как я была права, думая, что вся гвардия взволнуется от подобного слуха, что русская царица собралась замуж за простого дворянина... убить даже грозятся его, и пожалуй успеют... Их много, а он один...

Орлов молчал, сумрачно потупив