строительство может стать источником колоссального влияния на окрестное население. Нельзя ставить дело так, чтобы внедрение крупной индустрии отгоняло полукочевое и кочевое население дальше в тайгу. Очень важно суметь комплектовать кадры из местного населения, чтобы местное население вовлечь в новую жизнь. Это требует правильного политического подхода, и мы будем крепко следить за тем, чтобы каждая новая промышленная точка на Севере стала новым очагом культуры для местного населения» (Шмидт, 1936б: 38).

Руководители ГУСМП также часто упоминали коренное население в связи с кадровой политикой (Шмидт, 1936а: 42): например, они обещали побороть текучесть кадров и сформировать постоянную рабочую силу из местного населения. В этом плане особенно показательно совещание в политуправлении Главсевморпути, состоявшееся в июне 1935 г. (Кауфман, 1935), на котором Бергавинов попросил полярников поделиться своими «фантазиями» о том, каким они видят СМП через пятнадцать-двадцать лет. Большинство участников вообразили Арктику будущего без транспортной проблемы – территорией свободного передвижения (там же: 85). И одновременно они представляли Север избавившимся от вечной проблемы рабочей силы благодаря воспитанию национальных кадров. Начальник полярной авиации ГУСМП М. И. Шевелев: «Лет через 15 мы культурный уровень малых народностей Севера так поднимем, что, несомненно, будем иметь северные кадры»167. Похожим образом высказывался известный арктический исследователь Г. А. Ушаков:

«Я верю, что Северный морской путь мы превратим в такой путь, куда мы не будем посылать экспедиции с запасом продовольствия на два с половиной года. Говорилось здесь о человеке, о национальностях Севера… Это будет той базой, на которой мы будем строить нашу работу на Севере. Во многих участках это будет, может быть, единственной силой на нашей территории» 168.

Стенограмма этого совещания зафиксировала, что вопрос о туземных кадрах глубоко проник в умы работников ГУСМП и стал обязательным атрибутом риторики «транспорт – человеку» (там же: 83). Технократы ГУСМП выстраивали дискурсивную реальность, в которой коренные северяне становились полноценными субъектами создания транспортной инфраструктуры. Бергавинов указывал на особую значимость ледоколов, благодаря которым на Север доставлялись ценные грузы для местного населения, что в свою очередь вызывало «оживление» и «большой хозяйственный подъем»169. Постоянная рабочая сила на судостроительных верфях должна была состоять из коренных северян (Алимов, 1936: 64). Как один из амбициозных проектов ГУСМП плановики рассматривали строительство Белогорского лесокомбината на Оби, который должен был превратиться в промышленный центр наподобие Игарки, но чьи рабочие набирались бы из хантов и манси (Соколов, 1936: 45–46). Возрождение коренных народов к «новой светлой социалистической жизни» благодаря освоению СМП было также призвано отвергнуть то, что на языке времени называлось «теорийки» о нерентабельности арктического пароходства (По-большевистски… 1935: 6). Излюбленным риторическим приемом выступавших стало подчеркивание в завершающих частях своих речей и публикаций значимости освоения СМП именно для коренных народов Севера (Шмидт, 1935: 20; Гурари, 1936: 110; Шмидт, 1936а: 42–43; Р. К., 1936: 34; Михайлов, 1937: 39).

Помимо формирования местных кадров, Бергавинов призывал к развитию оленеводческих совхозов, машинно-промысловых станций, зверопитомников, рыбных промыслов (Кауфман, 1935: 84). В Совете национальностей ЦИК СССР руководители ГУСМП говорили о необходимости внедрения развернутой торговли, денежного обращения и, конечно, оседания населения (там же). Как говорил Бергавинов о будущей Арктике: «Закончится кочевье. Начнется эра оседлой жизни» (там же). Перевод на оседлость коренных жителей касался особенно тех, кто жил у моря и занимался рыболовством и зверобойным промыслом, например на береговой линии Чукотки или на Ямале. К оседанию вела организация рыболовства, устройство факторий и совершенствование транспортных перевозок (Кантор, 1935; Большаков, 1936: 23; Терлецкий, 1936б: 91–93; Скачков, 1936; Храпаль, 1937). Особые надежды по подготовке кадров из оседлого коренного населения связывались с реализацией идеи Смидовича о северных машинно-промысловых станциях, к строительству которых ГУСМП приступило в 1936 г. (Черняк, 1936; Скачко, 1936: 159–160). И даже Скачко, который прежде был противником седентаризации, писал об оседании северных кочевников как одной из первоочередных задач Главсевморпути (там же: 169).

Будущее полярных станций технократы изображали теми же красками. Руководитель ГУСМП говорил на курсах для партийных работников Арктики:

«С местным населением нам придется встречаться повсюду, в особенности при работе на полярных станциях. Полярная станция не есть орган власти, но есть центр, вокруг которого все организуется и влияние которого чрезвычайно велико. На работе этой организации будет базироваться суждение местного населения о советской власти» (Шмидт, 1935: 20).

Начальник Диксона А. В. Светаков прогнозировал, что крупные зимовки, такие как Диксон, Нордвик и Тикси, превратятся в заполярные поселки, в которых будут преимущественно работать мотористы, слесари, метеорологи, гидрологи и другие специальности из коренного населения, что будет способствовать его оседанию (Светаков, 1935: 28). Зимовки должны были выполнять не только свой собственный план работ, но и отвечать за «хозяйственно-политический и культурный рост» коренных народов (Уроки… 1936: 6), готовить национальные кадры (Михайлов, 1937: 39). На страницах журнала «Советская Арктика» можно неоднократно встретить описания того, как работники полярных станций взаимодействуют с коренным населением и помогают ему в социалистическом строительстве (Солдатов, 1936: 95–96; Яковлев, 1937: 49; Михайлов, 1937: 28). По мнению Шмидта, полярники должны предоставить местному населению «выход к подлинной культуре», что означало дать «дорогу к машине, начиная с моторной лодки, дать дорогу к нашим судам, к нашим радиостанциям» (Шмидт, 1935: 20). Особые обязательства брали на себя полярные летчики, обещая быть проводниками советской культуры среди национального населения (Бочачер, 1936: 11; С. Б., 1936: 18–19; Шмидт, 1936в: 68; Бабушкин, 1937: 66).

Таким образом, эпоха середины 1930‐х гг., после роспуска Комитета Севера, характеризовалась установлением универсального дискурсивного канона репрезентации коренного населения Севера. Можно с уверенностью назвать событие, публичное освещение которого оформило образ идеального полярника, помогающего коренным народам, и коренного жителя, превратившегося в проводника советской власти. Я имею в виду суд над начальником острова Врангеля К. Д. Семенчуком, состоявшийся в мае 1936 г. (Слезкин, 2008: 325–326). Ход этого нашумевшего дела подробно освещался на страницах «Советской Арктики». Семенчук, обвиненный в возвращении царских эксплуататорских практик по отношению к эскимосам и срыве промысла, был объявлен колонизатором (Вышинский, 1936: 76; Приговор… 1936: 80, 83). В то же время прежние начальники острова Г. А. Ушаков и А. И. Минеев были показаны в качестве образцовых полярников, которые «сумели на практике доказать туземцам, что „белый человек“ – если он большевик, если он честный советский человек – друг и товарищ туземного населения» (Уроки, 1936: 3). Как говорил прокурор СССР А. Я. Вышинский в обвинительной речи: «Тов. Ушаков правильно поставил перед собой задачу разгромить это старое представление о белом человеке, пришедшем с Большой земли, создать новое представление о советском человеке, о