Шрифт:
Закладка:
Японские генералы внушали своим солдатам, что цель войны — в освобождении Азии от белых колонизаторов. Полки генерала Ямасита полагали, что их встретят как освободителей порабощенного народа, но столкнулись с мужественным и храбрым противником. Партизаны были плохо вооружены, не обучены военному делу, но сражались до последнего человека.
Генерал Ямасита опасался, что в последний момент победа у него будет украдена, если его немногочисленные и утомленные бесконечными боями и длительными переходами войска окажутся вовлеченными в затяжные уличные бои.
Но в штабе британских войск началась паника. Система укреплений Сингапура строилась с расчетом на отражение нападения с моря. С севера город был совершенно беззащитен. Японцы подтянули дальнобойную артиллерию, и к воздушным налетам добавился регулярный обстрел из орудий крупного калибра.
Ко всем своим многочисленным ошибкам оборонявший город генерал Персиваль добавил еще одну, непоправимую. Неправильно оценив намерения противника, он расположил свои войска на одном участке пролива, а японцы высадились на другом.
В ночь на девятое февраля 25-я армия Ямасита форсировала пролив Джохор, и некому было ей помешать. Сингапур продержался меньше недели. Семьдесят тысяч британских солдат и офицеров сдались в плен, не подозревая, что их ждет.
А город, лишившийся своих защитников, остался один на один с японской армией, обозленной сопротивлением партизан и жаждущей мщения.
15 февраля 1942 года, в Новый год по лунному календарю, японцы подняли свой флаг над Сингапуром, переименованным в Сёнан — Сияющий юг. Ему было предопределено стать постоянной японской колонией, стратегическим центром, жизненно важным для Сферы совместного процветания Великой Восточной Азии. В рамках этой концепции Токио рассчитывал на сотрудничество со стороны китайского населения города. Но с тех пор как пятью годами ранее Япония напала на Китай, Сингапур оказывал всяческую поддержку антияпонскому сопротивлению. Прежде всего генерал Ямасита счел необходимым наказать за это город и ликвидировать тех, кто в будущем может представлять опасность для японского колониального владычества. Карательная акция должна была послужить уроком для остальных.
Приход японцев — после капитуляции британских войск — был обманчиво тих и мирен, но военная жандармерия уже готовилась провести массовую чистку с целью «жестоко наказать враждебно настроенных китайцев». К жандармерии присоединилась армия: Ямасита разрешил солдатам «немного отдохнуть». Опьяненные победой и полной беззащитностью жертв, они расправлялись с населением и грабили город.
Всем взрослым мужчинам-китайцам было приказано явиться на сборные пункты, оттуда их отправляли в концентрационные лагеря. Жандармы и солдаты рассыпались по городу, они хватали всех, кто казался им подозрительным. Арестованным связывали руки и под конвоем гнали к берегу. Там их либо вывозили в больших лодках в море и топили, либо загоняли в воду и расстреливали.
Японцы впоследствии признали, что за первые десять дней оккупации убили пять тысяч мирных жителей. Действительное число в десять раз превышало эту цифру.
Через несколько недель массовые аресты закончились. Солдат готовили к выводу из города, им предстояло вновь отправляться на войну, которая не только не кончилась, как им казалось, но, напротив, лишь начиналась. Жандармы устали убивать, концлагеря были забиты. Военные власти потребовали от сингапурцев собрать огромный денежный выкуп «за прошлые антияпонские действия» и занялись наведением порядка в концлагерях.
Полученный из Токио вместе с дипломатической почтой компактный прибор (Иноки положил его в обычный чемоданчик и оставил в камере хранения; шифр, который следовало установить в замке, содержался в телеграмме из Токио) предназначался Кэндзи Фуруя. Прибор представлял собой сконструированную по особому заказу приставку к стандартному радиоприемнику. Приставка имела пять стеклянных окошечек. Во время передач радиостанции токийской разведки, адресованных Фуруя, в окошечках вспыхивали цифры, которые он записывал группами — по пять, затем расшифровывал.
Тэрада почти ежедневно интересовался у Иноки, как идет расследование убийства подполковника Ба Ина. Новые события вытеснили эту историю с газетных полос, следствие топталось на месте, и журналистам нечего было рассказать своим читателям. Сержант Дин исправно снабжал Иноки информацией, почерпнутой в полицейском управлении, но новости носили неутешительный характер. Найти человека, подбросившего полиции фальсифицированную пленку, не удалось.
— Неделю назад, — сказал Тэрада своему помощнику, — я обратился в Токио с просьбой посоветоваться в министерстве юстиции. Там есть люди, которые занимаются нашими ультралевыми. У меня отложилось в памяти, что в шестидесятые годы, в период их расцвета, наши леваки поддерживали какие-то отношения с зарубежными группами, в том числе, кажется, и с сингапурскими единомышленниками. Я оказался прав. Все эти ребята, отличившиеся в шестидесятых, состоят на особом учете в министерстве юстиции, даже те, кто отошел от политической деятельности. Сотрудники бюро расследований общественной безопасности побеседовали с теми, кто в прежнее время контактировал с иностранцами. Один из них заявил, что встречался с сингапурскими боевиками из несуществующей уже ультралевой группы <<Боевое знамя». Его зовут Окада.
— Знакомое имя.
— Он принимал участие в подготовке взрыва универмага в Токио и в расправе над своим же товарищем, которого обвинили в предательстве. В 1974 году его арестовали. Окада быстро раскололся, выдал всех, кого знал. Суд учел его раскаяние и назначил ему наказание — ниже низшего предела. Через четыре года он вышел на свободу. Теперь живет в Нагоя, работает автомехаником, вполне доволен жизнью.
— Перебесился и успокоился.
— Да, что-то в этом роде. Побывав в тюрьме, Окада разобрался в смысле жизни. Между прочим, когда-то с блеском окончил филологический факультет Токийского университета.
— Хороший автослесарь получает больше преподавателя литературы, — со знанием дела заметил Иноки.
— Образование дает о себе знать. Из Токио переслали запись беседы; когда он пускается в рассуждения, половину понять нельзя. Я думаю, там и в министерстве не во всем разобрались. Его спрашивают, например, почему он отказался от своей «революционной борьбы». Окада отвечает: «Мы напоминали Тесея, вошедшего в зеркальный лабиринт с целью поразить сердце минотавра, то есть империалистического государства. Пока Тесей продвигался по лабиринту, он питался абстрактной логикой, словами, оружием, человеческой плотью — тем же, чем и минотавр. Наконец, Тесей обнаружил минотавра… в зеркале, отражавшем изменившегося Тесея, более жестокого, чем в начале пути. Тесей вошел в минотавра, а минотавр в Тесея, где он воистину находился всегда».
— Крови они пролили много, и впустую, — подчеркнул Иноки.
— По-моему, они просто опоздали родиться. В 1945-м в отрядах камикадзе они были бы на месте.
— Сообщил он что-нибудь интересное для нас? — решился все же перейти к делу Иноки.
— Окада считает, что в те времена, когда он имел дело с сингапурскими леваками, среди
