на купюры, чья ценность была очень низкой еще и тогда, когда они находилсь в обращении, а сейчас на нумизматическом рынке не стоят почти ничего. Купюры систематизируют и раскладывают, потом их регистрирует секретарь, он фиксирует на листе бумаги достоинство и количество купюр: 5 купюр по 10 заиров, 7 купюр по 50 заиров, 10 купюр по 500 заиров и так далее. И вся процедура идет с чрезвычайной медлительностью, пожирающей мое время и еще больше увеличивающей ярость. Дрожащим, но властным голосом спрашиваю у полковника Томса, явлется ли преступлением обладание купюрами, вышедшими из обращения, купюрами, сотню которых можно приобрести в Киншасе за несколько франков на рыночных лотках; добавляю, что если бы в Буньякири разнесся слух о моем желании купить заиры, меня бы завалили предложениями. Полковник бросает на меня злобный взгляд и велит помолчать, потому что, говорит, вопросы тут задает он! Тон его голоса леденит мне кровь, но не уменьшает бешенство, напротив. Между купюрами, разложенными на столе, видны новые франки, приобретенные мной для коллекции. Я протягиваю правую руку и быстро сгребаю эти купюры, а левой сгребаю в кучку старые банкноты, говоря, что больше не заинтересован в этой макулатуре. Мой наглый жест заставляет подчиненных полковника чуть ли не вскочить на ноги, а сам он проявляет досаду, лишь чуть качнув головой.

Может быть, следовало досчитать до трех, прежде чем реагировать так опрометчиво и глупо, дело принимает скверный оборот, и напряжение, висящее в комнате, не обещает ничего хорошего. В каком-то проблеске озарения осознаю, что если хочу выпутаться, то должен сменить линию поведения. В первый момент думаю извиниться, но это, вероятно, поставило бы меня в положение зависимости и слабости.

Потом рассудок подсказывает другой путь. Обращаюсь к полковнику, и, глядя ему прямо в глаза, начинаю длинную речь. Говорю, что долгое время мечтал посетить Демократическую Республику Конго, и окончание войны позволило осуществить мечту. Но его страна заставила меня много перестрадать, начиная с первого дня прибытия в порт Киншасы, 9 июля. Конечно, мои мучения те же самые, что переносит конголезский народ, особенно в восточной провинции, где еще очень активно действуют мятежники. Выражаю надежду на то, что очень скоро мир вернется и в Киву. Потому что, добавляю я, без мира прогресс и счастье для людей невозможны.

Мои слова, произнесенные в абсолютной тишине комнаты, постепенно ослабляют напряжение, подобно тому, как пламя расплавляет воск свечи. Я заканчиваю свою речь, протягивая полковнику руку и говоря, что когда-нибудь, когда в его стране установится мир, для меня будет честью, если он захочет приехать в Италию, видеть его гостем в моем доме. С этой целью оставлю адрес и номер телефона. Мои пожелания и последующее приглашение вызывают ожидаемый эффект: наблюдая за полковником, вижу, что мышцы его лица расслабляются, а губы трогает легкая улыбка. Я сразу же прошу освободить меня. В ответ на эту просьбу офицер без промедления возвращает паспорт, предлагает забрать старые заиры и, пожимая мне руку, желает хорошего путешествия. Прежде чем встать, прошу его выдать пропуск, который в дороге обеспечил бы надежную защиту. Получив пропуск, возвращаюсь к Веспе, укладываю на нее рюкзаки, выезжаю за ворота, и вот я уже на улице. Объехав селение Тшибинда, я наконец-то на дороге в Букаву.

Часы показывают 11.30. Я выдвинулся из Омбо спозаранок, чтобы иметь достаточно времени и спокойно ехать по дороге в Букаву, и вот, наоборот, у меня в распоряжении всего четыре часа, а впереди тридцать километров. Четыре часа – это много, если едешь по нормальной дороге, и мало, если по дороге, петляющей в лесу, мокрой после недавно прошедших дождей. На первые пять километров уходит почти час. Дорога достаточно широкая и позволяет лавировать, объезжая громадные ямы, наполненные водой.

Потом дорогу перегораживает ров, тоже с водой, проходящий по всей ширине дороги. Вооружившись бамбуковым шестом, исследую глубину: метр воды и ила! Что делать? Можно с помощью мачете прорубить проезд в зарослях, но на это потребуется много времени. Не остается ничего другого, кроме как воспользоваться чуть приподнятой относительно сухой полоской, не более шестидесяти сантиметров ширины, пересеченной глубокими бороздами. Она бежит слева на протяжении всей длины ямы. Другого осуществимого решения нет, и бесполезно думать о возможных рисках.

Я в начале проезда длиной почти восемь метров. Должен ехать на умеренной скорости, чтобы Веспа не потеряла равновесия. Если бы она наклонилась вправо, то неизбежно, после полутораметрового полета, мы упали бы в воду, погрузившись еще на метр в жидкую грязь на дне. Я проезжаю около половины длины переправы, когда нижняя часть картера вдруг врезается в край колеи, в которой едут колеса. Я заблокирован на краю ямы; на мое счастье, Веспа чуть наклонилась не на правый бок, а на левый. Глушу мотор и очень осторожно слезаю с седла. Стоя ногами на узенькой полоске земли, ухватившись правой рукой за подножку скутера, с большей частью тела, висящей в воздухе, я, орудуя ножом, пытаюсь освободить картер из затвердевшей грязи. В это момент я вижу, что меня догоняет человек в военной форме. Куртка у него расстегнута, и он заметно шатается – должно быть, пьян! Прошу его помочь толкать Веспу до конца проезда. Когда работа закончена, искренне благодарю его, но он просит денег. Говорю, что денег нет. Хочу уехать, но человек хватает меня за запястье и грубо повторяет, что надо заплатить. Я не могу терять время – вытаскиваю из кармана и отдаю какую-то мелочь. Военный, хоть и считает, что я заплатил мало, деньги берет и уходит, крича при этом, что он конголезский офицер и так с ним обращаться нельзя.

Еду дальше. Солнце еще не зашло, но я его не вижу, потому что оно прячется за высокими деревьями. В одиночестве еду по дороге, её черный цвет вызывает в душе тоску. Метрах в ста от себя замечаю группу солдат, остановившихся у правого края дороги. Увидев столик, догадываюсь, что это – блокпост.

Решаю не останавливаться, чтобы не терять еще больше времени. Когда подъезжаю к ним поближе, пользуюсь эффектом удивления, вызванного неожиданным появлением mondele на скутере, и еду дальше, приветствуя солдат долгими звуками клаксона. Один из военных пытается остановить меня свистком, другие выкрикивают какие-то приказы, которых я не понимаю.

На крики отвечаю, подняв левую руку вверх, и наблюдаю, как они суетятся посреди дороги, красные от злости, что упустили неповторимый случай поймать mondele и, вероятно, выцыганить у него денег.

Я уже настолько устал, что мне и в голову не пришла одна простая