Шрифт:
Закладка:
Дверь иммиграционного бюро открыта. Спрашиваю разрешения войти, со стула поднимается молодой служащий, идет мне навстречу, протягивая руку и приветствуя с приездом. Он ведет себя очень любезно. Его манеры, а главное, превосходный французский сразу же дают понять, что я имею дело с достаточно образованным человеком. И в самом деле, он по собственной инициативе рассказывает, что недавно получил диплом в области политических наук и занял должность в государственной администрации в ожидании чего-нибудь лучшего. Показываю ему документы и с воодушевлением желаю, чтобы жизнь соответствовала его ожиданиям. Молодой человек, кажется, больше заинтересован поговорить со мной, чем заняться работой, потому что, слушая мой рассказ о путешествии, он удостаивает паспорт лишь беглым и рассеянным взглядом. Говорит, что все в порядке, и я могу идти.
Именно в тот момент, когда собираюсь встать и уйти, появляются два человека. Их неожиданное появление прерывает ритуал благодарностей и прощаний между мной и служащим. Правая рука, с энтузиазмом протянутая мной к собеседнику, повисает в воздухе, а потом падает вниз – уже со сжатым кулаком: я узнаю эту парочку! Те самые, что следовали за мной до Буньякири! На несколько секунд в комнате повисает неловкое молчание. Потом, охваченный желанием поскорее выйти на свежий воздух, спрашиваю, могу ли я уйти. Мне отвечают, что сначала я должен предстать перед полковником, для дальнейшей проверки. Я спрашиваю себя, что может понадобиться полковнику конголезской армии от заурядного mondele, путешествующего на Веспе по территории страны, разоренной морем бед. Убитым тоном упрашиваю молодого служащего послать кого-нибудь к полковнику с просьбой дать мне разрешение уехать. Накануне шел дождь, и дорога до Букаву в отвратительном состоянии, потребуется много времени, чтобы приехать туда, и я бы не хотел оказаться ночью в лесу.
Молодой человек говорит, что понимает мою ситуацию, говорит, что сожалеет и отправит посланца к полковнику, чтобы изложить ему мои доводы. Выхожу из здания и возвращаюсь к Веспе, ожидая ответа в тени мангового дерева: уверен, что полковник разрешение даст. Провожу час в состоянии возрастающей тревоги, превращающейся к половине второго в настолько сильное волнение, что не могу устоять на месте. Меня бесят люди возле меня, и я постоянно, резкими движениями раздвигаю их, чтобы выглянуть на улицу в надежде заметить мотоцикл, который привезет ответ полковника.
В полдень какой-то мальчик говорит, что меня просят пройти в миграционный офис. Там служащий сообщает, что я должен явиться к полковнику в комендатуру. У меня моментально исчезают последние крохи присутствия духа и выдержки, оставшиеся после всех бесконечных мытарств, вытерпленных в Африке. Позволяю себе несколько проклятий на пути к столу, где остался мой паспорт, чтобы забрать его. Бесполезно: один из двух агентов секретной полиции молниеносным рывком опережает меня и хватает паспорт, а на лице его расцветает издевательская улыбка садистского удовлетворения.
В состоянии максимальной ярости возвращаюсь в Буньякири, следуя за двумя агентами, едущими впереди на своем мотоцикле, и обрушиваю на них море ругательств, которые не помогают унять ярость. Напротив, когда приезжаю в комендатуру, то способность к самоконтролю, кажется, полностью утрачена. Проезжаю через большие ворота, не останавливаясь на сигнал стоп постового и паркуюсь прямо в середине площадки, где, полагаю, проводятся сборы. Мое внимание привлекает здание, на входной двери которого располагается вывеска на lingala. Резко отодвигаю шторку, закрывающую вход. Вхожу. За столом друг напротив друга сидят, разговаривая, двое военных. Тот, что слева, тучный и очень высокий, думаю, выше двух метров, потому что не может задвинуть ноги под стол. Решительным голосом, не поздоровавшись, спрашиваю, где находится полковник.
Внезапное появление mondele с заметно искаженным яростью лицом, к тому же вошедшим без разрешения, на мгновение дезориентирует военных. На них я точно произвел плохое впечатление! Потом военный, сидящий справа, говорит, что полковник где-то около здания, в беседке. Не поблагодарив и не попрощавшись, направляюсь быстрым, точней – нервным, шагом в указанное мне место.
В круглой беседке нахожу двух ждущих меня военных. Один из них, низенький и с бородкой клинышком, представляется полковником и просит сесть на стул, который его адъютант пододвинул к моим ногам. Я делаю неимоверное усилие, чтоб держаться спокойно. Спрашиваю собеседника, по какой такой причине меня задержали в Буньякири. С документами все в порядке, и я к тому же через два дня покину Конго. Полковник заверяет меня, что для выезда из страны нет никаких препятствий, он лишь хочет обыскать мой багаж. Возражаю: разобрать весь багаж для обыска займет слишком много времени. Прошу офицера позволить мне уехать, говорю, что и без того уже потерял драгоценное время, что дорога на Букаву очень плохая, и я рискую быть застигнутым темнотой в лесу. Офицер берет паузу, и мне кажется, что я его убедил. Но потом он повторяет свое требование. Я настаиваю, добавив, что багаж уже обыскивали бесчисленное множество раз. Но делать нечего: военный пальцем показывает на багажники. Не понимаю его настойчивости. Смотрю на часы, опасение и ярость возрастают, заполняя голову. Но полковника, очевидно, не интересуют мои соображения, потому что на очередную просьбу позволить уехать, он задает вопрос, какого я никогда не ожидал услышать. Он спрашивает, действительно ли у меня есть банковские купюры режима Мобуту.
Мысли моментально возвращаются назад, в Омбо, словно перематывается кинопленка, в дом аптекаря, к моменту обыска агентами секретных служб, надолго задержавшихся на изучении старых купюр. Но сейчас легко понять, как новость о находке добралась до Буньякири, из пустячного факта став таким важным случаем, что вызвала интерес военной верхушки. Кипя яростью, я ослабляю эластичные шнуры и скидываю вниз багаж. Начинаю вываливать содержимое одного из рюкзаков. Вытаскиваю пачку заиров и передаю ее военному. Это только часть банкнот, потому что в Омбо я предусмотрительно разделил их на две части и спрятал в разных местах. Похоже, что офицера интересуют только банкноты, потому что он велит вернуть остальной багаж на место, а потом следовать за ним. Он ведет меня к своему начальнику, который сидит в той самой комнате, куда я ворвался несколько минут назад. Знакомлюсь с полковником Томсом: это он отдал приказ о моем задержании. И это не кто иной, как тот высоченный военный, встреченный мной сразу же по приезду.
В комнатушке, освещенной лучами солнца, проникающими сквозь бамбуковые жалюзи, я оставлен на произвол четырех военных. Им, очевидно, нечего делать, и они выплескивают весь свой интерес и энергию
