Тогда в памяти всплыл давний разговор двух техников организации. Занятый рассаживанием человекотовара по кабинам дерематов, в тот момент он прислушивался к нему краем уха. По ходу технических рассуждений, из которых он не понял ни слова, они поминали усиление Междуполом узлового контроля и системную подмену координат, на которые наложен официальный запрет, на координаты ближайших полицейских постов или казарм наемников-притивов.

— Таким манером любой, кто рематериализовался среди копов, сам себя выдал. Понятно, что он хотел попасть в запретное место, значит, готовый клиент для ментальных инквизиторов.

— Действительно, недурно устроились: политическим врагам империи Ангов уже не удастся проникнуть на стратегические объекты для атаки. А если распрограммировать локальные мемодиски…

— Не выйдет! Я уже пробовал и не смог пробить барьер, который выстроили центральные мемодиски компаний, контролируемых Междуполом…

Теперь У Паньли понял, что попал в ячеи невидимого невода, натянутого имперскими силами. Он рематериализовался в логове наемников-притивов. Эти серые и белые пятна были униформой и масками исконных врагов Ордена Абсуратов. Он снова попытался встать, но ему удалось только через боль расправить туловище. Он разглядел, что его окружила дюжина наемников, и что из-под закатанных рукавов их комбинезонов выглядывают направляющие дискометов, вживленные в кожу предплечий; его неуклюжие попытки встать на ноги сопровождал металлический скрежет.

Глаза У Паньли постепенно привыкли к полумраку. Огромная комната, освещенная лучами синего света, падающими из крошечных окон в крыше, напомнила ему классные комнаты в монастыре Селп Дика, имевшие вид функциональный и строгий. Здесь находились только стол и узкая деревянная скамья, протянувшаяся вдоль трех стен из четырех; комната была выкрашена в белый цвет и украшена старинным оружием: копьями, мечами, саблями и щитами, расположенными в форме звезды. На несколько секунд У Паньли почудилось, будто он слышит грохот океана фей Альбара, крики чаек и альбатросов.

По древней мраморной плитке забрякали стальные подметки. Одетый во все черное человек — оват, офицер Притивов, — растолкал наемников, подошел к У Паньли и сильно пнул его по ребрам. Грудную клетку рыцаря пронзила резкая боль, оставив в горле привкус крови. У Паньли до сих пор не мог свыкнуться с реальностью этой сцены. Он не пытался сопротивляться, лишь свернулся, как охотничий пес, упершись коленями в подбородок, сложив руки по бокам, и, несмотря на мучения, изо всех сил старался перейти на дыхание низом живота.

— Побыстрее очухивайся от эффекта Глозона! — велел искаженный ротовой полостью маски голос. — Мы хотим знать, зачем ты полез в епископский дворец…

У Паньли почувствовал, как давит слегка на голову абразская хлопковая шапочка. Он должен был любой ценой выиграть время, чтобы восстановить связь с Кхи — этой первичной энергией. Он приглушенно застонал, одновременно работая над восстановлением внутреннего спокойствия.

Носок сапога ударил его снова — между лопаток. Он решил не обращать внимания на боли, как во время упражнений в монастыре Селп Дика, где инструкторы часами заставляли новичков сохранять так называемую позу медного всадника. Гордость заставила У Паньли Паньли продержаться дольше, чем одноклассники, пока его не отказались держать трясущиеся ноги, не стукнулись друг о друга колени, не свело горящие бедра, пока он не свалился в слезах на мокрый песок берега. Он заметил, что сопротивляться выходит лучше, когда перестаешь мысленно подкармливать боль.

— Подымайся, грязный террорист!

Оват с такой силой пнул его, что, ударив рыцаря по поясничным позвонкам, нога скользнула до основания черепа и сорвала хлопковую шапочку.

— Встать! Тебе место, и без проволочек, — перед трибуналом Святой инквизиции!

Обернув разумом точку средоточия Кхи, У Паньли постепенно воссоединился со своей жизненной энергией и ясностью мысли. Он снова слился с самим собой, с любовью Катьяж, со своими противниками. Его сознание безостановочно ширилось, охватывая наемников, стол, скамью, стены. Как перед тремя охранниками в вестибюле бастиона, как перед Жанклом Нануфой, ему стали доступны иные глубины пространства и времени, он проникал в замыслы овата и его людей, он угадывал их решения, прежде чем они успевали их осуществить или выразить.

— Гляньте на его макушку, оват! — сказал кто-то. — Смахивает на вечную тонзуру…

Оват присел рядом с У Паньли, схватил его за уши и повернул голову, чтобы рассмотреть тонзуру, выбритую во время церемонии посвящения и закрепленную «лунным кремом».

— Наверное, естественное облысение, — пробормотал офицер-притив. — Абсуратских рыцарей не осталось: последнего, которого опознали, звали Жак Аскуин. Ноухенландские крестьяне схватили его, пока он спал, выставили на деревенскую площадь и расхватали кусок за куском.

От группы наемников отделился один и указал на гладкий кружок диаметром пять или шесть сантиметров, проступающий в коротком густом ежике У Паньли.

— Извините, оват, но я не раз дрался с рыцарями и знаю разницу между облысением и вечным постригом. Граница естественного облысения выражена не так резко. Еще обратите внимание на цвет этого маленького кружочка кожи: он желтоватый, как будто его натерли воском… Перманентная пигментация, вызванная лунным кремом.

Оват отпустил голову У Паньли и выпрямился с живостью змеи, гнезду которой угрожает незваный гость.

— Чертовы рыцари таки еще остались! — прошипел он осипшим от ярости голосом.

— Он, наверное, не последний, оват. До битвы при Гугатте их тысячи были раскиданы по колонизированным мирам. Кто-то не получил вызова или получил его слишком поздно, и они не смогли вернуться на Селп Дик. Они рассеяны, и поэтому больше не представляют никакой угрозы, но время от времени того или иного из них обнаруживают — как беженца в отдаленном мире. Этому, наверное, взбрели в голову какие-нибудь идеи, и он попытался проникнуть в епископский дворец… Может, это как-то связано с сегодняшним штурмом…

Глаза овата в узких прорезях черной маски сверкнули гневом.

— Позаботимся об этом немедленно. Незачем ждать, пока он справится с эффектом Глозона. Отведите его к скаиту-инквизитору.

Он хотел было ударить лежащего человека в четвертый раз, но на сей раз его нога встретила только пустоту. У Паньли предупредил намерение офицера и перекатился. Он поднялся на ноги в нескольких метрах и испустил свой крик смерти, высвободив всю энергию Кхи, накопленную за время их разговора. Трое наемников, скошенных смертельной вибрацией, отлетели назад и тяжело грохнулись на спину. У Паньли развернулся, не прекращая крика. Поворотом торса он увернулся от первого диска, который слетел с вытянутой руки одного из его противников и задел его плечо, прежде чем врезаться в висящий на стене щит.

— Проклятый крикун! — зарычал оват, который нырнул в сторону, чтобы крик смерти его не задел.

На направляющих заскрипели очередные диски, устремившиеся к У Паньли, но он, непрерывно прыгая и ускоряя движения, сумел с легкостью уклониться от них. У него было то преимущество перед наемниками, что он предугадывал их решения, читал траектории острых металлических шайб, нацеленных в него. У Паньли перешел во вневременную вселенную, которая позволяла ему распараллеливать единовременные действия, разрешать несколько ситуаций одномоментно.