Больше ему не понадобятся последователи, тайные убежища и прочая мишура. Желанная цель висела перед ним, только руку протяни. Его сердце пылало огнём решимости, какую Ден раньше не испытывал. Годы непосильного труда наконец-то окупятся с лихвой.

Завтра всё решится.

Нейрограмма. Порфирий (08.03.2430)

— Уважаемые пассажиры, мы прибыли в город Москва. Местное время двадцать два ноль три. Температура снаружи плюс тринадцать градусов по Цельсию. Просьба оставаться на местах до дополнительного распоряжения.

Механический голос диспетчера пробуждает меня от крепкого сна, — до обиды короткого, но прекрасного, ибо он нёс желанное забвение. Удары последних дней обрушились на меня каменными кулаками и вот-вот отправят в глубокий нокаут. Хоть дело и близится к ночи, времени более чем достаточно, чтобы навестить одного-единственного человека, который сможет ответить на мои вопросы.

— Уважаемые пассажиры, можете покинуть капсулу. Просьба не толпиться и проходить по одному. Хорошего вам вечера.

Вещей у меня с собой нет, а потому я просто встаю с кресла и занимаю место в длинной очереди на выход. Люди кажутся мёртвыми серыми сгустками без разума и чувств. Я и сам похожу на мертвеца, ждущего своей очереди на конвейере, который отправит меня прямиком в ад. Хотя это ещё неплохой вариант, куда хуже, ежели я перерожусь и придётся всё начинать сызнова, опять страдать, бороться непонятно за что, стремиться к иллюзорным целям и всё ради того, чтобы в конце вновь умереть, начать сначала и далее по кругу до бесконечности. Так может, Ден Унаги прав в своём стремлении уничтожить всё живое?

Я выхожу из капсулы гиперлупа и сразу мчусь к рельсовым путям. Вызываю таксетку, забиваю адрес и лечу домой, дабы переодеться, — всё-таки я обратил внимание, что комфортная одежда сразу меняет внутреннее ощущение себя самого, а наряды Психа Колотка мне не по нраву. После того, как надеваю любимый тёмно-синий делизовый костюм с голубой рубашкой и укладываю волосы гелем, ужинаю стейком со спагетти и овощами. Вот теперь я полностью готов. Время уже без десяти одиннадцать вечера — тем лучше, поздние визиты оказывают куда более внушительный эффект.

Выхожу из дома, вызываю таксетку и еду к шестнадцатому южному блоку среднего уровня. К человеку, с которым мне совсем не хочется встречаться. Всё тело дрожит и трясётся от нервов. Надобно собраться, дабы не показывать волнения.

Таксетка привозит меня по нужному адресу. Я выхожу, неспеша проникаю внутрь блока, медленно подхожу к лифту и нажимаю кнопку вызова. Мне на второй этаж, подняться по лестнице проще и быстрее, но я оттягиваю время до неприятной встречи. Ступня сама собой отстукивает рваный ритм. Лёгкий и мягкий звук лифта раздражает куда сильнее, чем если бы он гудел и громыхал.

Когда двери открываются, я захожу внутрь, нажимаю на второй этаж, а затем зажимаю кнопку открытия дверей. Глубоко вдыхаю и выдыхаю. Спокойствие и хладнокровие. Собранность, уверенность. Я в доминирующей позиции, так отчего же разволновался? Я отпускаю кнопку, и двери закрываются. На секунду возникает лёгкое ощущение тяги, после чего лифт выпускает меня наружу.

За девять лет тут почти ничего не поменялось. Я очень хорошо помню этот широкий коридор с зелёными стенами и серым ковролином на полу, стальные автоматические двери, тусклый жёлтый свет. Каждая деталь пробуждает смешанные воспоминания — некоторые утешают, другие льются на сердце чёрным ядом.

Наконец, встаю перед нужной дверью. Сколько раз я стоял вот так, опасаясь зайти внутрь, готовясь к самому худшему? День без боли и криков — это чудесный день. Вдыхаю ещё раз и обретаю полное спокойствие. Я теперь намного сильнее, как физически, так и психологически. Нельзя позволять призракам прошлого выбивать меня из колеи.

Я жму на звонок и жду несколько невыносимо долгих секунд. Дверь открывает гердянка, по виду служанка.

— Добрый вечер, — приветствует она. — Чем могу быть полезна?

— Здравствуйте-с. Я к Армену Рамаяну, — отвечаю я.

— По какому вопросу? Возможно, я смогу вам помочь.

— Я Менке Рамаян. Его сын. Пропустите, пожалуйста, у меня личный разговор-с.

— Личность идентифицирована. Прошу вас, проходите.

Едва я переступаю порог, как сразу вдыхаю знакомый острый запах мужского пота, табака и крепкого алкоголя, который насквозь пропитал здешние стены. Та же пошлая вычурная обстановка с кучей ненужного хлама, забивающего пространство, та же резная деревянная мебель, украшенная восточными узорами — всё, как и прежде. Не уверен, что такие возвращения идут на пользу моему усталому разуму, но делать нечего — у истины своя цена.

— Кого там черти принесли?! — слышу из глубины комнат знакомый выкрик. — Кто бы там ни был, спровади его нахер!

Отец ни капли не изменился. Усмехаюсь про себя этой мысли, потому что нет ничего хуже человека, застывшего в одном-единственном состоянии и более никак не развивающегося. Однако лишь он презирает технологии и прогресс настолько, что не стал устанавливать себе нейроком, а потому в его разум не могла проникнуть никакая сила, дабы изменить память, и в этом смысле только ему я могу доверять. Предпочитаю не отвечать на его выкрик, а явиться лично, вырасти тёмным силуэтом прямо перед носом и посмотреть, узнает ли он меня спустя девять лет.

Из прихожей прохожу в гостиную, и замечаю его. Годы, конечно, не пощадили отца — некогда мощный атлетичный мужчина превратился в обрюзгшего толстого увальня. Неухоженная чёрная с проседью борода растёт клочьями в разные стороны. Он сидит в кресле, одетый в засаленный серый халат, с целым тазиком кукурузных чипсов на коленях и смотрит какой-то фильм в VR-шлеме. И этого человека я боялся? Меня едва не разбирает дикий хохот от того, насколько жалким он стал, но я сдерживаюсь.

— Твою мать, ну кто там? — недовольно бурчит отец и снимает шлем.

Он окидывает меня взглядом с ног до головы, но выражение его глаз не меняется, только уголки губ растягиваются в ехидной улыбке.

— Ты что ль, Менке? Знал, что рано или поздно припрёшься, сучёныш. Что, понадобилась помощь от дорогого родителя?

— Мне от тебя ничего не нужно, — отвечаю я спокойно и сажусь в кресло напротив.

В комнате царит полумрак, и я надеюсь, что тень скрывает верхнюю часть моего тела.

— Но я