Учитывая, что ела я с утра и чуть-чуть, а потом столько калорий потратила, что просто жуть, то сейчас ужасно, просто невозможно хочется есть!

И ничего мне не может помешать в утолении этой плотской жажды: ни горячие тела парней, усевшихся с двух сторон от меня на широком диване в кафе, куда мы зарулили сразу же, как только я жалобно попросила есть. Ни опасение, что нас тут могут увидеть, потому что местечко недалеко от универа, и, наверно, сюда приходят студенты.

Ни то, что сидим мы в общем зале, и надо бы мне вести себя поскромнее. В конце концов, для девушки правильна умеренность во всем, как говорила моя мама. Хотя… Я уже все возможные заповеди нарушила, а про умеренность вообще промолчим. И помянем ее. Тоже молча. Не чокаясь.

Мне сейчас решительно на все плевать.

Я хочу есть.

Нет, не так.

Я хочу ЖРАТЬ!

До рукотрясения, до голодного урчания в желудке! Боже, я так есть не хотела, даже когда мы всей семьей держали очистительный пост! Тогда как-то легче было, что ли…

А может, все дело в том, что я пиццу ем третий раз в жизни.

Дома еда всегда была простой, овощи, крупы, молочное, чуть-чуть мяса.

Что-то более интересное, сложное, считалось неправильным. Греховным.

Мы должны думать о душе, а не о теле!

В общаге я тоже не шиковала, конечно.

Так что эта пицца… М-м-м…

— Блять… — Лис неожиданно прижимается ко мне сильнее, кладет горячую ладонь на колено, ведет выше, жестко прихватывая между ног, — не стони так! У меня стоит до боли уже!

Я ойкаю, испуганно таращу глаза и роняю пиццу на тарелку обратно.

А Камень тут же, развернувшись так, чтоб перегородить своей широченной спиной нас с Лисом от возможного пристального внимания зала, рычит злобно и ревниво:

— А ну грабли убрал свои! Я, может, тоже хочу… Но терплю!

— А я не могу терпеть, — шипит Лис и внезапно кусает меня за шею! Чуть-чуть больно, но до дрожи приятно!

Вскрикиваю тихо и пытаюсь отодвинуться.

Лис не пускает, его пальцы, опытные, жесткие, что-то там делают такое внизу, прямо через джинсы, отчего меня сладким током пробивает по всему телу!

— Блять, — матерится Камень, а затем просто вытаскивает меня из лап Лиса и сажает себе на колени.

Лицом к столу.

Придвигает ближе тарелку с куском пиццы, перехватывает поперек талии так, чтоб полностью прижать к своей твердой груди.

Лис не успевает никак среагировать, только хлопает ресницами изумленно, а затем, осознав, что случилось, с досадой сжимает кулаки.

— Ешь, маленькая, — горячо шепчет мне на ухо Камень, — и поехали уже. А ты, рыжий урод, держи себя в руках, — обращается от холодно к Лису, злобно сверлящему нас взглядом, — сам говорил, что не надо палить девочку. Мы же не хотим, чтоб слухи хреновые ходили?

Я давлюсь пиццей, кашляю.

И порываюсь соскочить с коленей Лешки.

Мы сидим в общем зале, но в углу, так, что заметить нас можно, конечно, но только если прямо смотреть.

А я уверена, что на нас смотрят! И вовсе не из-за меня!

Камень и Лис привлекают внимание везде, где бы они ни оказались! И то, что сейчас произошло…

Конец моей репутации…

И без того от нее клочки остались, а тут уж…

— Не волнуйся, Вась, — правильно понимает меня Камень, — мы разберемся. Решим все.

— Что вы решите? — я тянусь за салфеткой, вытираю губы и пытаюсь вырваться из лап Камня.

То, что я чувствую сейчас под задницей… Неправильно. И страшновато, если честно. А еще — вообще неуместно.

— Как быть дальше, — Камень не замечает моих попыток в освобождение, держит крепко, но бережно и не больно. Его широченная ладонь, тяжелая, горячая, закрывает весь мой живот, от самого низа до груди, большой палец мягко двигается, поглаживая там, где начинается пояс бюстика.

— Да никак не быть! — внезапно я раздражаюсь, хотя эти поглаживания, эти взгляды, завистливо-ревнивые Лиса и тяжело-собственнические Камня, заводят, опять заставляют чувствовать то самое сногсшибательное томление во всем теле. Это тоже раздражает. — Я хочу поесть! А вы мне даже этого сделать не даете! Пусти меня! Я хочу сама сидеть! Я не кукла, чтоб таскать меня постоянно!

И снова дергаюсь в руках Камня. В этот раз уже без шуток. Злобно фырча.

И меня отпускают.

Позволяют спокойно сесть рядом, с другой стороны от Лешки. Смотрят, как я притягиваю к себе тарелку и пиццей. Как злобно кусаю сразу чуть ли не половину куска, запиваю соком.

И молчат.

В этом тягостном молчании я доедаю второй кусок.

Отставляю тарелку.

Откидываюсь на спинку дивана, складываю руки на груди и сурово смотрю на парней.

Вот теперь будем говорить.

62

Перевожу взгляд с одного на второго. С Камня, сейчас полностью поддерживающего свой каменный образ невозмутимым выражением лица, на Лиса, хитро усмехающегося и лишь глазами выдающего недовольство ситуацией.

Впрочем, поймав мой взгляд, он тут же усмехается еще шире, подмигивает:

— Суровая малышка какая!

Этим он, естественно, не только сбивает градус разговора, но и меня чуть-чуть сбивает. Или не чуть-чуть…

Я ловлю себя на том, что теряю слова, даже те немногие, что были только что в голове! Хмурюсь, крепче сжимаю ладони в кулаки, стараясь делать это так, чтоб парни не заметили.

Нет уж!

С мыслей вы меня не собьете!

— Я не поеду с вами никуда, — первым делом выдвигаю основной тезис нашей беседы. Тот, который не требует доказательств… Как это называется? Аксиома, вот!

И, поймав на таких разных лицах парней такое одинаковое выражение недовольства, тут же добавляю:

— У меня учеба, группа, сессия, допы и завтра концерт. Я не могу разорваться.

— Никто об этом и не говорит, малыш, — тут же начинает Лис, у которого язык явно шустрее работает, чем у Камня. Ох… Не вспоминать про его язык! Организм мой — враг мой!

— Я поеду отсюда в общежитие, — прерываю я Лиса и отсаживаюсь подальше, уловив легкое движение к себе от Камня. Он предпочитает действие, да. Это я уже в курсе.

Если меня опять схватят и посадят на колени, и начнут жамкать, то… То не факт, что в ближайшее время получится поговорить.

Парни учтут свои ошибки.

— Нет! — выставляю перед собой ладони, стараюсь смотреть твердо и сурово, насколько это возможно.

Камень и Лис послушно замирают, но взгляды у них такие… Говорящие очень. В них явно читается: “Ути-пути, кто у нас тут заговорил”.