ЧАСТЬ IV

ОСВОБОЖДЕНИЕ

ГЛАВА 17

На свободе

Пару часов я просто сидел, уставившись в стену, безуспешно стараясь не размышлять о своей судьбе. Из задумчивости меня вывел лязг открывающихся и закрывающихся дверей, с каждым новым скрипом шум в коридоре становился все громче. Я представил себе, как охранники идут вдоль камер к последней, моей собственной.

Наконец начали открываться четыре замка моей камеры, и скрежет металла о металл возвестил о наступлении моей очереди. «Это уже чересчур, — подумал я про себя. — На то, чтобы открыть дверь, уходит чертовски много времени, десять минут, — и это при том, что у тебя есть ключи!»

Я угрюмо посмотрел на охранника, который появился в дверях, подавая знак, чтобы я передал ему свою тарелку и чашку. «Что ж за дрянь вы здесь подаете?» — Спросил я сам себя, передавая ему посуду. Охранник на секунду вышел, а затем вернулся с миской, полной аппетитно выглядящей еды, и кружкой горячего черного чая. Я был ошеломлен. Дверь захлопнулась, ее заперли только лишь на один из замков, и я остался в недоумении смотреть на свой завтрак.

Два вареных яйца, немного соли, багет приличного размера, масло, финиковый джем и апельсин — это было райское наслаждение. Еду я поглотил в два счета, боясь, что кто-нибудь придет и отнимет ее у меня, а потом сидел и облизывал каждый сантиметр миски, ужасно сожалея, что не наслаждался завтраком дольше.

Не более чем через полчаса дверь снова открылась, и вошел пожилой джентльмен с несколькими документами в руках.

— Вы мистер Майкл Кобурн? — спросил он очень изнеможденным, почти бездыханным, голосом.

— Да.

— Сегодня мы отправляем вас домой. Переоденьтесь, пожалуйста, в это.

Мне передали желтый парусиновый костюм, куртку и брюки, с буквами «POW»[66] на куртке.

Дверь снова с лязгом захлопнулась, а я остался сидеть ошеломленный и растерянный. Что, черт возьми, происходит? Это было почти сюрреалистично. Может быть, я вижу сон? Проснусь ли я от того, что Ворчун откроет дверь? Не смея слишком надеяться на то, что все действительно происходит наяву и меня вот-вот выпустят, я быстро поменял свою вонючую камуфляжную рубашку на желтую куртку, оставив брюки на полу — штанины оказались слишком узкими, и мне не удалось натянуть их на отставленную назад ногу.

Через несколько минут дверь снова открылась, и вошел пожилой, грязный мужчина, державший тазик грязной воды и старую безопасную бритву. Я мгновенно понял, что сейчас произойдет, и отчаянно попытался избежать обязательного бритья.

Не то чтобы я был против этого, но, будучи человеком, у которого от природы сильно отрастает борода, нужно было учитывать, что мою растительность не мыли и не трогали уже более 50 дней. Бритва была, мягко говоря, непривлекательной: она была полностью забита волосами других заключенных, которым посчастливилось испытать ее до меня.

С нарастающим ужасом я наблюдал за тем, как старик разводит кисточкой пену, а затем пытается нанести ее, практически сухую, на мое лицо. Затем он взял совершенно тупой инструмент и с рвением атаковал мою бороду. Слезы боли текли по моему лицу, когда каждый отдельный волос на лице выщипывался, а не срезался. У этого персонажа не мешало бы поучиться и тайной полиции.

Весь процесс занял несколько минут, в результате чего мой подбородок и горло превратились в сырую и кровоточащую массу. Он демонстративно попытался очистить бритву, после чего снова повернулся ко мне и спросил:

— Усы?

У меня под носом торчала, закрывая значительную часть лица, огромная широкая масса волос, которую можно было бы лишь условно назвать усами. И тем не менее, я ни за что не собиралась давать этому парню второй шанс.

— Нет, нет, все в порядке! — Решительно заявил я, одновременно подняв руки вверх. Он услышал меня и собрался, оставив меня снова одного в камере.

По сравнению с тем, что было часом ранее, мое настроение резко изменилось; я не мог подавить свое волнение от перспективы выйти на свободу. Это было невероятно. Если бы возникла какая-нибудь заминка, она стала бы просто катастрофой.

Я слышал, как открываются все двери и по коридору передвигаются десятки шаркающих ног, и с нетерпением смотрел на дверь, отчаянно ожидая своей очереди на выход. Скрежет металла о металл возвестил о том, что открывают мою камеру, и вслед за открытой дверью сразу же последовал чиновник с бумагами в руках. Он остановился и осмотрел мою ногу, обратив внимание на то, что на мне не было полной формы военнопленного.

— Почему вы не надели брюки? — спросил он.

— Я не могу надеть их поверх гипса, они слишком тесные, — ответил я. — Мне нужен нож или ножницы, чтобы их разрезать.

Меньше всего мне хотелось оставаться в тюрьме из-за того, что брюки не были достаточно велики, чтобы натянуть их на ногу.

Чиновник прокричал что-то по-арабски, и тут же появился охранник с ножом в руке. Был сделан надрез, материал разорвали до паха. Я снял камуфляжные брюки, в которых все еще хранились карта эвакуации и компас-пуговица, и надел на смену желтые. Такой себе обмен, но это было последнее, о чем я думал. Мне предстояло убраться отсюда к чертовой матери!

— Усы вам идут, — произнес чиновник, пока я переодевался. — Вам стоит их оставить.

Я даже не потрудился ответить. Думаю, почти все мужчины, которых я видел в Ираке, были помешаны на усах — они все их носили.

После переодевания ко мне подошел охранник и помог подняться на ноги. Неустойчиво прыгая, я выбрался из узкого дверного проема в коридор, где впервые за несколько недель увидел белое лицо. У дальней стены стояли еще около двадцати заключенных, все они выглядели хуже некуда, и я пополнил их число. Охранник отпустил меня, как только я смог стоять на ногах; уже началась перекличка.

Я был так занят, изучая лица, что чуть не пропустил, когда зачитали мое собственное имя, но достаточно быстро пришел в себя, чтобы ответить «да», избежав повторного выкрика. Я отчаянно искал знакомых, но никого не узнавал.

Перекличка закончилась, и колонну заключенных в полной тишине повели к главному выходу. Опираясь вытянутой рукой о стену, я пытался прыгать за ними и остался далеко позади. Один из охранников схватил другого заключенного, и тот вернулся, чтобы подпереть мое плечо.

— С тобой все в порядке? — Спросил он дружелюбным голосом с американским