Это у нас до такой степени все плохо, что аж земля горит под ногами, да?

Естественно, ничего подобного я не говорю, а лишь вопрошающе поднимаю бровь.

И дети перебивая друг друга пускаются в пояснения:

— Я тут всю эту классическую Новгородскую архитектурную школу и традицию с ними прошла, а во Пскове там другое. И звонницы, мам, какие там звонницы! А фрески Мирожского монастыря! Пока пускают, надо обязательно идти, — Лера сияет от восторга.

Вот что значит человек любимым делом занят.

Радуюсь, что мрачная тень Сени маячит за плечом дочери все реже.

Да, она плачет ночами, бывает, что часами сидит неподвижно и уставившись на какие-то безделушки или в ярости бегает по комнате и под нос себе бурчит ругательства в стиле своего отца.

Да, все это есть, но с каждым днем накрывает ее все реже. А сейчас Лера вся в этом своем международном сотрудничестве. Езус-Мария, хорошо, что Витебск не так далеко. Я уж как-нибудь пару лет потерплю, наверное.

А что делать-то остается?

Тут вдруг вступает Костик:

— О, древние фрески — это круто. Я бы их посмотрел, а еще там Кремль занятный, девчонки говорили, там какое-то городище, где можно прыгать.

— Я тебя разочарую, но в Довмонтовом городище особенно не разбежишься, хотя там интересно и главное, там же снимали классический фильм «Иван Васильевич меняет профессию», — внезапно поражает познаниями «очень простой парень, без образования практически».

— Новый фильм мне не зашел, а старый ничего так, прикольный, — тут же поделился экспертным мнением сын.

Дочь согласно покивала.

— Я не поняла, ваша рекламная акция призвана меня уговорить завтра с утра за руль сесть? — уточняю с усмешкой.

И среагировать не успеваю, потому что Глеб неожиданно сгребает меня в привычную для него охапку и мурчит в висок:

— Ну, что ты, Ари, милая. Мы тебя приглашаем развеяться, а никак не впахивать все выходные в качестве такси.

Это странно.

Но, может, мне полагается прощальный утешительный бонус, а?

— Хорошо. В целом возражений нет. Но если ехать, то выезжать надо бы в шесть, так что все марш собираться, бегом в душ и быстро спать.

— А как же наша вечерняя прогулка, медовая? — шепчет Глеб, прихватывая губами мочку.

— Ох, не сегодня. У меня не собрано ничего же, да и поспать нужно — завтра же целый день ходить будем по достопримечательностям.

Не могу.

Не потяну.

Я сейчас в таком нервном напряжении, сомнениях, метаниях и очень пограничном состоянии.

Просто всей этой нашей телесной откровенности не вывезу. Он ведь почувствует и ой-ой…

— Я понял, — горько хмыкает мне в висок и прощается до утра.

Плачу полночи, как дура.

А утром, спустившись к подъезду следом за явившимся к раннему завтраку в 05–30 Глебом, получаю очередное подтверждение, что все мои мысли были «в кассу» и уже не жужжит тревога, нет, она бьет набатом.

У дома стоит огромный черный «Шевроле Тахо», а его водитель, выбираясь из-за руля радостно нас приветствует:

— Ну, что Капризуля, готова к вояжу по земле русской, а? Запрыгивайте, домчу с ветерком.

Да, Кирилл Андреевич нам сейчас максимально кстати будет.

Два молодых и перспективных.

Да-да.

Я помню.

Арина Егоровна, мудрая женщина и все-все понимает.

Хотя дорога до Пскова вышла быстрой и нетяжелой. Как-то так получилось, что на переднем сидении рядом с водителем ехала Леруша, периодически комментируя достойные внимания места по пути следования, а на заднее сидение шустрые товарищи усадили меня в середину, поэтому слева от меня дремал сын, а справа я была согрета и закутана в Глеба. Он, как только уселся рядом, утащил меня в объятья и не отпускал, грея и фыркая то в волосы, то в шею.

Так как я решила на прощание наслаждаться по полной программе, всем тем, что эта молодость могла мне подарить, то привалилась к нему, растеклась по сильной горячей груди и таяла от своего такого острого и пронзительного счастья.

Вывез на выходные нас Глеб, поэтому и апарты он бронировал и с Лерой в дороге программу экскурсионную согласовывал, и доставку еды организовал тоже он. Причем все это делалось, не выпуская меня из объятий.

Было тепло.

Поселились мы напротив Гремячей башни в больших апартаментах, что занимали весь второй этаж добротного частного дома. Три комнаты и столовая — практически королевская резиденция.

И как-то так странно получилось, что левую спальню от кухни-столовой заняли мы с Глебом, правую — Кир, а центральную мои дети.

— Мам, ну все мы здесь взрослые люди и всё понимаем, — улыбнулась дочь, наблюдая, как Глеб спокойно заносит наши с ним сумки в комнату с огромной двуспальной кроватью.

А когда я пошла следом, чтобы высказать свои претензии, то неведомо как оказалась прижата к закрытой на защелку двери. И осыпана настолько горячими поцелуями, что с мыслями пришлось собираться в несколько заходов.

— Ты с ума сошел? Это что за демарш? — прошипела, когда оказалась брошена на постель поверх покрывала.

— Давно сошел. И ты это знаешь. Без тебя не живу. Дурею, если прогоняешь. Не делай так, медовая. Ари, я не шучу, — хрипел Глеб мне сначала в шею, потом в грудь, потом я уже ничего не слышала. Только чувствовала.

Горела, умирала и возрождалась в его руках. Рыдала от восторга и невероятной душевной боли, а он обнимал, баюкал, утешал.

И лгал.

— Все будет хорошо, Ари. Я все решу, девочка моя. Люблю тебя, моя сладкая. Единственная для меня. Только моя, слышишь…

И так по кругу.

Но я-то знала.

Когда я, быстро заскочив в душ, выбралась из спальни, дети с Киром уже пообедали и по карте утверждали маршрут первой вылазки.

— На фиг. Там у Кремля хрен встанешь. Давайте пешком, — бурчал Кирилл Андреевич. — Здесь недалеко. А сколько по дороге еще прикольного посмотрим.

Так и вышло, что мы остаток субботы провели в Псковском Кроме, там в башне и поужинали и обратно вернулись какой-то новой дорогой, минуя аж два вечных огня. Дети специально сбегали и прочли, нет, в честь разных событий.

Нагулялись и впечатлились по полной программе.

Во временном обиталище сразу расползлись по комнатам, так как сил не было. Я отрубилась, лишь голова коснулась подушки. И проспала аж три часа. Проснулась в час ночи и тихонько выбралась из загребущих рук сладко спящего Глеба. Сбегала по неотложным