class="p1">Солдат даже не стал спрашивать, зачем? Просто стал на фоне леса. Старлей навскидку выпустил короткую, из трех пуль очередь. Первая взрыла снег у самых ног солдата, вторая ударила в бедро, а третья вошла в шею. Парень рухнул, залив снег кровью.

– По вагонам, – скомандовал майор Фомичев, поднимаясь в кабину тепловоза. – А теперь, – обратился он к машинисту, – ты передашь на станцию, что все в порядке, путь освобожден. И мы остановимся на разъезде на пять минут.

Рука машиниста потянулась к микрофону.

– Нет, сначала ты скажи это мне, чтобы голос твой потом прозвучал спокойно, – Фомичев достал из кобуры пистолет и ткнул им помощника машиниста в спину, – трогай.

Поскольку спешили, то «омеговцы» забросили снаряжение, заскочили сами и втолкнули олигарха в тот вагон-бытовку, который был ближе к тепловозу.

Павлов пробежал вагон и рванул дверь в тамбур – тут же раздались два выстрела и в снег полетели два трупа в длинных шинелях. Солдаты даже не попытались отстреливаться.

Старлей Алексеенко стоял в тамбуре и, держась одной рукой за поручень, выглядывал наружу, второй сжимал рукоять короткого десантного автомата. Состав набирал скорость. Когда из шедшего предпоследним вагона показалась голова и плечи последнего оставшегося в живых охранника – солдата оставили присматривать за варившейся картошкой, Алексеенко выстрелил. Солдат тут же исчез в тамбуре.

«Кажется, зацепил. Ничего, на станции с ним разберемся. Жаль, что вездеход пришлось оставить, хорошая машина».

* * *

За то время, что пневмовездеход мчался по ухабам, сугробам, преодолевал овраги и замерзшие ручьи, спускался и взбирался на засыпанные снегом холмы, объезжал огромные камни, похожие на стога сена, печка в салоне работала во всю мощь, и Клим Бондарев с певцом Николаем Раскупляевым успели высохнуть. Певец, в жизни не очень словоохотливый, затарахтел, как попугай, до этого долгое время просидевший в клетке под накидкой, а затем увидевший свет. Бондарев кивал, слушал, но пристально следил за дорогой. Он понимал, чем быстрее они доберутся до переезда, тем будет лучше. И Клим Бондарев старался выиграть каждую секунду, каждую минуту, каждый метр.

– Они звери, вандалы! – бил себя кулаком по колену Николай Раскупляев. – Они всю мою охрану перестреляли, как зайцев. У них ничего святого. Я ведь тоже в армии служил, оружие в руках держал.

– Кстати, – поинтересовался Клим Бондарев, – а где ты служил?

– Что? – поинтересовался певец.

– Я говорю, служил где? В оркестре? Пел на сцене в плащ-палатке и каске с картонным автоматом в руках?

– Да нет, – возмутился Раскупляев, и в зеркальце заднего вида Клим увидел его по-детски обиженное лицо.

– Что, выходит, ты после армии запел?

– Нет, и в части пел под гитару, – признался Раскупляев.

– Так где ты все-таки служил?

– В/ч пятьдесят три семьсот сорок девять.

– Круто, – произнес Бондарев, причем по его тону певец не понял, известен ему этот номер или слышит впервые. – Поподробнее, пожалуйста, – закладывая резкий вираж и объезжая огромный, как дом, валун, притащенный ледником, спросил Бондарев.

– Десантный батальон.

– Во, здорово как! Так ты, выходит, ярый десант?

– Да, – без тени смущения ответил Раскупляев.

– И стрелять умеешь?

– Приходилось.

– И с парашютом, может, прыгал?

– Двадцать семь прыжков, – без запинки, как на плацу перед командиром части, отчитался Раскупляев.

– А в звании каком на дембель ушел?

– Сержант я. Старший сержант, – уточнил Николай.

– То-то я смотрю, форму носить умеешь. Советскую, правда, но это неважно.

– Это имидж у меня такой.

– Имидж, говоришь? – сказал Бондарев и хмыкнул, пародируя своего любимого героя из «Белого солнца пустыни».

Мужчины переглянулись и рассмеялись. И этот смех их окончательно сблизил.

– Слушай, – сказал Бондарев, – доберемся до переезда, и я тебя там оставлю.

– Как это? – спросил Раскупляев, наморщив лоб и сдвинув к переносице густые темные брови.

– Да очень просто. У тебя своя жизнь, а у меня свои дела. У меня к этим мужикам свой счет.

– У меня тоже. Или ты думаешь, я не мужик?

– То, что ты мужик, я не сомневаюсь. Только вот права твоей жизнью рисковать мне никто не давал. Своей жизнью рискнуть могу, а твоей… Грех на душу брать не хочу.

– Я с тобой останусь, – очень серьезным тоном сказал Раскупляев. И не было в его голосе и тени наигранности и ложного драматизма – сказал, как отрезал.

Бондареву это понравилось.

– Ты, значит, стрелять умеешь?

– Умею.

– Из всех видов стрелкового оружия?

– Не из всех, конечно.

– Кем в батальоне был?

– Оператором ПТУРСа. Это знаешь что такое?

– Слышал, – скромно ответил Бондарев.

– Мы смертники, потому что танк сразу вспышку засекает и бьет по установке.

– Я смотрю, ты жив-здоров остался?

– Мы же не воевали, а на стрельбах только.

– Ладно, хорошо. Теперь поподробнее о том, что ты слышал.

Николай сбивчиво, но вполне связно принялся пересказывать то, что слышал от «омеговцев», когда сидел связанный в салоне пневмовездехода. Лицо Клима поначалу оставалось непроницаемым, а вот когда разговор зашел о поезде, Бондарев даже побледнел, пальцы крепче вцепились в баранку.

– А куда они рвануть собираются на этом поезде? Кстати, поезд, насколько мне известно, будет под надежной охраной. Время нынче лихое, так что наши друзья могут очень даже нарваться, – не слишком уверенно сказал Бондарев.

– Хорошо бы было, – поддержал его Раскупляев.

– Но надеяться на это не стоит, – закончил свою фразу Клим. – Эти парни знают, чего хотят, и слишком много умеют делать. Их двадцать лет дрессировали. Специалисты, которые их учили, люди не глупые, свое дело знают туго.

– Да, – сказал Раскупляев и стал вглядываться в темные пятна перелесков на белом пейзаже.

– Глянь по карте, там лесок быть должен. И если я не ошибаюсь, это именно вон тот лесок, – Бондарев кивнул на медленно приближающийся, похожий на торчащий, нарисованный черной тушью на белом листе лесок.

Бывший десантник стал разглядывать карту.

– Да, есть лес немного севернее переезда.

– Вот это он и будет. Значит, за ним переезд увидим.

Минут через пятнадцать пневмовездеход уже огибал лесок. Певец тоже припал к стеклу.

– Кажись, там тихо. Вон, даже дым из трубы идет.

Клим хмыкнул:

– Из трубы, приятель, такой дым никогда не валит.

– Тогда что же это?

– Точно сказать не могу, но, кажется мне, что-то горит на переезде. По-моему, мы опоздали, поезд уже уходит. Вот он! – и Клим показал на ползущий к горизонту состав.

На переезде стоял трейлер с распахнутыми дверями, брошенный пневмовездеход и трупы – молодые солдатики, безжалостно убитые «омеговцами» при захвате поезда.

– Вот это и охрана!

Пневмовездеход Бондарева ехал медленно, лицо Клима было серым, под скулами ходили желваки, челюсти были сжаты.

– Молодые пацаны. А ты говорил…

– Я же не знал… – заикаясь, злясь