том же виде устраивается и теперь.

Изменилось только вербное катанье, на котором в старые годы именитое московское купечество каталось в роскошных экипажах на тысячных рысаках и при этом вывозило напоказ своих дочерей-невест.

Вербные катанья были особенно красивы и многолюдны в восьмидесятых годах, в них всегда принимал участие «хозяин Москвы» — московский генерал-губернатор князь В. А. Долгоруков. На это гулянье он выезжал верхом на красивом коне, окруженный блестящей свитой.

На всем протяжении разъезда, по обеим сторонам Красной площади и Тверской улицы, стояло множество зрителей, любовавшихся красивым зрелищем.

*

В центре Москвы, на самом бойком месте, между Тверской улицей и Театральной площадью (на последней теперь разбит красивый сквер), тянется длинный ряд невзрачных, низких лавок и подвалов, торгующих мясом, дичью, рыбой, зеленью, ягодами и фруктами. Эти лавки и подвалы содержатся очень грязно; сзади них находится большой двор под названием «Мытный», здесь в маленьких лавочках продают живую рыбу, раков, куриные яйца, зелень и пр.

Посредине Мытного двора находится длинное одноэтажное каменное здание, в нем помещается несколько десятков птичьих боен. Эти бойни в центре столицы и окружающие их лавки с темными и сырыми подвалами, а равно и все остальные архаические помещения Охотного ряда настолько грязны и антигигиеничны, что их безусловно давно бы следовало сломать и на их месте, по примеру Парижа и Лондона, построить большой центральный крытый рынок. Для этого представлялся и удобный случай, но «отцы города» проворонили его.

Г-н Журавлев, владелец Охотного ряда, предлагал городу купить его за 1 500 000 рублей, но городская дума нашла эту цену слишком высокой и отклонила это выгодное предложение.

Вскоре после этого Охотный ряд был продан князю Прозоровскому-Голицыну за 2 000 000 рублей.

Охотнорядские мясники отличаются большой физической силой и свирепым нравом. Отмечу следующий случай: в восьмидесятых годах, во время бывших университетских беспорядков, студенты демонстративно, с красными флагами, большой толпой пошли по Моховой улице.

На углу Охотного ряда и Тверской улицы их встретила полиция, и преградив путь, просила толпу разойтись. Студенты с криком опрокинули немногочисленных полицейских чинов и с пением революционных песен продолжали путь. Тогда на выручку полиции по собственной инициативе явились охотнорядские мясники и страшно избили студентов; войдя в раж, они и на другой день продолжали бить на улицах попадавшуюся им на глаза учащуюся молодежь и заступавшихся за них интеллигентов.

Полиции стоило большого труда укротить не в меру разбушевавшихся охотнорядских мамаев.

В жизни москвичей, преимущественно бедного класса, Сухарева башня играет довольно видную роль; около нее и в ближайших к ней переулках находится много лавок, торгующих дешевым платьем, бельем, обувью, картузами и подержанной мебелью.

Затем у Сухаревой башни, на всем пространстве большой площади, каждое воскресенье бывает большой базар, привлекающий покупателей со всех концов Москвы.

Для этого в ночь с субботы на воскресенье, как грибы после дождя, на площади быстро вырастают тысячи складных палаток и ларей, в которых имеются для бедного люда все предметы их немудрого домашнего обихода. Этот многолюдный базар, известный под названием «Сухаревки», ранее славился старинными вещами, продававшимися с рук.

Как известно, вскоре после отмены крепостного права начался развал и обеднение дворянских гнезд; в то время на Сухаревку попадало множество старинных драгоценных вещей, продававшихся за бесценок. Туда приносили продавать стильную мебель, люстры, статуи, севрский фарфор, гобелены, ковры, редкие книги, картины знаменитых художников и пр.; эти вещи продавали буквально за гроши. Поэтому многие антикварии и коллекционеры, как то Перлов, Фирсанов, Иванов и другие, приобретали на Сухаревке за баснословно дешевые цены множество шедевров, оцениваемых теперь знатоками в сотни тысяч рублей. Бывали случаи, когда сухаревские букинисты покупали за две, за три сотни целые дворянские библиотеки и на другой же день продавали их за 8―10 тысяч рублей.

*

В 1872 году умер старик Заборов.

Вскоре после смерти сыновья его поделились и по обыкновению большинства русских наследников начали прожигать «тятенькин» капитал.

Торговое дело их начало падать. В то время в числе моих немногих друзей был некто Павел Андреевич Удалов; это был от природы очень добрый человек, но когда умер его отец и он после него получил довольно порядочное наследство, то стал еще добрее.

К нему со всех сторон потянулись руки с просьбой дать взаймы денег, и он по своей исключительной доброте никому не мог отказать и раздавал деньги до тех пор, пока у него самого ничего не осталось.

В то время я попросил у него взаймы две тысячи рублей, для того чтобы вместе с одним из товарищей открыть свой башмачный магазин.

Новый Филарет Милостивый* охотно дал мне просимую мною сумму. В тот же день я заявил своему молодому хозяину, что должен оставить у него службу, так как решил открыть собственный магазин.

Заборов был очень опечален этим заявлением; он просил меня остаться у него еще хотя на один год за увеличенное жалованье, но я категорически отказался.

Тогда он предложил мне снять его магазин с рассрочкой платежа, на что я охотно согласился…

А. А. Астапов. Воспоминания старого букиниста*

I

не известно кое-что о прежней книжной торговле и о старых книжниках в Москве. Решаясь поделиться с читателями этими сведениями, я прошу не требовать от меня, как малограмотного букиниста, строго литературного изложения моих воспоминаний. На первый раз я хочу познакомить читателей с одним оригинальным типом русского книжного мира. Устные рассказы, ходившие о нем среди книжников, всегда начинались с пародии на известную сказку о «Рыбаке и рыбке». С этой пародии начну и я.

Жил-был старик со своею старухою, но не у синего моря, а на самом берегу Москвы-реки, близ дома Малюты Скуратова* (где ныне Археологическое общество, не доходя яхт-клуба, на Берсеневке). Жили они не в землянке, а в сторожке, платя 2 рубля 50 копеек в месяц. И не рыбу ловили, а дровишки и щепу, обеспечивая себя во время половодья от покупки дров почти до следующей весны, до нового половодья. Старик был высокого роста, физиономия выразительная, имел длинную бороду, журавлиную походку; в разговоре был, что называется, обстановистым, умея ловко пользоваться, где нужно, своеобразной начитанностью. Звали его Иваном Андреевичем Чихириным; умер он лет 20 тому назад, приблизительно 75 лет от роду. Одевался в летнее время в долгополый сюртук, а зимою — в тулуп; картуз носил триповый, старого покроя. Костюм этот, думается мне, служил