много пирожников, у которых на широких ремнях через плечо висели ящики с горячими пирогами разных сортов. Для того чтобы пироги не остыли, ящики сверху покрывались теплыми одеялами… Сами разносчики были грязны и нечистоплотны. Продажу пирогов они сопровождали разными шутками и прибаутками. Происходили сценки вроде следующей: мальчик ест жареный пирог с вареньем, в котором ему попался кусочек грязной тряпки. Он, обращаясь к пирожнику, говорит: «Дяденька, у тебя пироги-то с тряпкой…» Пирожник в ответ: «А тебе, каналья, что же, за две копейки с бархатом, что ли, давать?»

На Красной площади против рядов всегда стояло множество экипажей и извозчиков; стоянка их отличалась своей антигигиеничностью, грязью и крайне неприличными сценами.

Старые городские ряды представляли собой темные руины. Проходы в них не отличались чистотой; там имелось много ступенек и разных приступок; ходить по таким рядам можно было только с большой осторожностью. Около лавок лежали большие груды ящиков, тюков и разного хламу. Свет в ряды проникал сквозь так называемые рядские фонари с низкими грязными рамами с разбитыми стеклами, через которые сыпались на головы проходящих снег и дождь. Солнца совсем не было видно, и вследствие этого в рядах всегда ощущалась пронизывающая сырость, от которой большинство торгующих страдало ревматизмом и другими простудными болезнями.

Посредине каждого ряда имелась канава для стока дождевой воды. На потолке фонаря висели большие рядские иконы, у которых ежегодно осенью служили молебны. Эти молебны обставлялись большой торжественностью…

Приглашали полный хор чудовских певчих* в парадных кафтанах под управлением известного в то время регента Багрецова и с участием не менее известных солистов — тенора Стремлянова и баса Сугробова. Также приглашались голосистые протодиаконы и много духовенства, часто во главе с архиереем.

Послушать чудовских певчих и их концерты, которые они пели после молебна, приходило множество публики.

На рядские молебны денег собирали много. Несмотря на большие расходы, их оставалось достаточно для угощения купцов вечером в трактире Бубнова. После каждого рядского молебна купцы устраивали большой кутеж с продолжением за заставой у «Яра» и в других местах.

Однажды произошел такой случай: после молебна в Ветошном ряду и последовавшего за ним обильного завтрака в трактире Бубнова шесть купцов поехали освежиться за Тверскую заставу в «Стрельну». В числе купцов находился кавказский охотник, высокий, красивый 35-летний брюнет, грузинский князь М., человек необычайной силы; он легко разгибал руками железные подковы и ломал пальцами медные пятаки на две части.

Находясь в саду «Стрельны», под живым впечатлением тропической флоры, купцы напились там до невменяемости и под предводительством князя М. тут же решили немедленно ехать в Африку, охотиться на крокодилов…

Из «Стрельны» они отправились на лихачах прямо на Курский вокзал, сели в вагон и поехали в Африку на охоту…

На другой день рано утром они проснулись близ Орла и были очень удивлены: зачем они в вагоне, куда их везут?

Ответить им на это никто не мог, а сами они ничего не помнили…

Недоразумение их объяснила случайно найденная в кармане одного из охотников записка «маршрут в Африку»… Тут только они вспомнили молебен, завтрак у Бубнова, «Стрельну» и охоту на крокодилов.

Африканские охотники поспешили вернуться из Орла в Москву; из них один, некто купец Зябликов, человек уже пожилой и необыкновенной толщины, почти квадратный, приехал «с охоты» домой с вывихнутой рукой и с разбитым лицом… Где произошла с ним авария, он, разумеется, не мог вспомнить. Впоследствии уже выяснилось, что он по дороге из «Стрельны» на вокзал вывалился из пролетки лихача на мостовую. Этот забавный случай с африканскими охотниками долгое время комментировался на все лады рядскими купцами.

*

Трактир Бубнова в жизни торговцев Гостиного двора играл большую роль. Каждый день, исключая воскресные и праздничные, он с раннего утра и до поздней ночи был переполнен купцами, приказчиками, покупателями и мастеровыми. Тут за парой чая происходили торговые сделки на большие суммы. Внизу, под трактиром, в подвальном этаже помещалась знаменитая «Бубновская дыра», куда вела узкая лестница в двадцать ступеней.

Помещение «дыры» состояла из большого подвала с низким сводчатым потолком, без окон, перегороженное тонкими деревянными перегородками на маленькие отделения, похожие на пароходные каюты. В каждом таком отделении, освещенном газовым рожком, стоял посредине стол с залитой вином грязной скатертью и кругом его четыре стула. Другой мебели там не было. В этих темных, грязных и душных помещениях ежедневно с самого раннего утра и до поздней ночи происходило непробудное пьянство купцов.

Эти «троглодиты» без воздуха и света чувствовали себя там прекрасно, потому что за отсутствием женщин там можно было говорить, петь, ругаться и кричать громко и откровенно о самых интимных и щекотливых предметах. Там кричали все. Поэтому за общим шумом и гвалтом невозможно было понять не только разговаривающих за тонкой перегородкой, но и сидящих рядом с вами.

Общая картина «Бубновской дыры» была похожа на филиальное отделение ада, где грешники с диким криком, смехом, а иногда и с пьяными слезами убивали себя алкоголем…

Я знал нескольких бубновских прихожан, которые долгие годы выпивали там ежедневно по 50―60 рюмок вина и водки…

От винных испарений и табачного дыма атмосфера в «дыре» была похожа на лондонский туман, в котором на расстоянии трех шагов ничего нельзя видеть…

В «Бубновской дыре» некоторые купцы ухитрялись пропивать целые состояния.

Для купцов существовало еще одно довольно оригинальное учреждение под названием «яма», куда сажали несостоятельных должников. «Яма» находилась у Воскресенских ворот, в здании губернского правления. Там, во дворе, в одном из флигелей было отведено довольно большое и чистое помещение с окнами за железными решетками. Сюда и сажали неисправных должников.

Это делалось просто. Купец не платил по векселю. Кредитор предъявлял к взысканию в коммерческий суд опротестованный вексель и притом вносил «кормовые деньги». Должника немедленно арестовывали и отправляли с городовым в «яму», «на высидку».

Туда, как их называли, «несчастненьким» жертвовали чай, сахар, калачи, сайки и пр. А иногда к праздникам пасхи и рождеству более сердобольные благотворители выкупали заключенных, то есть уплачивали их долги и должников выпускали на свободу.

Затем купцы, в особенности замоскворецкие купчихи, в праздник благовещения любили выпускать на свободу пернатых пленников. Для этого их степенства ехали на своих тысячных рысаках на Трубу, где в день благовещения был особенно большой базар, покупали там сотни пташек и выпускали их на свободу.

Купечество ранее подразделялась на три гильдии, причем каждому купцу Сиротским судом* назначалась опека над малолетними сиротами купеческого и мещанского сословия. Распределением опек заведовали чиновники Сиротского суда, получавшие