Черт возьми. Умею выбрать женщину, которая вцепится в горло.

— Да. Если бы ты меня спросила.

Она садится и смотрит на меня.

— А если я спрошу, почему ты подошел к моей машине в тот вечер в пекарне?

Я киваю и переворачиваю ее руку. Целую ее ладонь. Наверное, это банально, но я так чертовски счастлив, что она здесь.

— Сколько… партнеров у тебя было.

Я целую ее запястье.

— Да.

— Как ты ко мне относишься.

— Да.

Но я думаю, что, может быть, она уже знает это. Думаю, что это там, во мне, когда я смотрю на нее, когда она смотрит на меня. Если бы этого там не было, мы бы так долго не продержались. Мы бы не подвергали друг друга такому испытанию, когда было бы проще просто не делать этого.

Она мне нравится, я люблю ее, и я хочу ее.

Если она спросит, я ей скажу.

Но сейчас, потому что я хочу этого, а она смотрит на мои губы, я целую ее в шею. Нащупываю ее пульс, останавливаюсь, облизываю его, представляя прилив крови и жара к ее горлу. Лелею себя надеждой, что ее сердце бьется быстрее из-за меня.

Я все время думаю, что она остановит меня, но она этого не делает, поэтому я целую ее под подбородком, за ухом. Я целую ее веки, нос, скулы, подбородок. Кладу руку на основание ее позвоночника, прижимаюсь, чтобы она приподняла бедра, и опускаю ее на кровать.

Я целую ее в губы.

Она на вкус как все, чего я так жаждал.

Я продолжаю целовать ее, и она продолжает мне это позволять. Ее руки обвиваются вокруг моей спины и скользят вниз по позвоночнику. Я нависаю над ней, бедра сосредоточены над ее бедрами, твердое напротив мягкого. Я не планировал этого, но ее губы формируют приветствие, которого я ждал всю свою жизнь, ее руки — якорь, в котором я нуждаюсь, ее тело — мой дом.

Мы вместе, Кэролайн и я. Даже если я делаю это неправильно, совершенно чертовски неправильно, это не имеет значения.

Мы правильны.

— Скажи мне, что ты хочешь, чтобы я сказал.

Должно же что-то быть. Я не могу просто поцеловать ее. Ничто в моей жизни не бывает таким простым.

Она отталкивает меня и садится. Я следую за ней, думая, что она сейчас начнет предъявлять требования. Настаивать на ответах на все вопросы минутной давности, которые… ладно, некоторые из них не очень хороши. В частности, ответ на первый вопрос может означать, что она никогда больше не захочет меня целовать, и разве это не значит, что я должен ей что-то сказать?

Так ли это? Я не уверен.

Кэролайн хватает подол футболки, стягивает ее через голову и бросает на пол.

На ней нет лифчика.

Черт, это нечестно.

У меня уже есть проблемы с этикой этой ситуации. Я не могу думать о правильном и неправильном, пока сиськи Кэролайн выставлены напоказ, ее соски сморщены в прохладном воздухе, а руки распахнуты в приглашении.

— Я должен… Мы должны. Ты же знаешь. Говорить. Если ты захочешь?

— Я не против. Но на тебе слишком много одежды.

Она расстегивает мою рубашку, начиная снизу, в то время как я держусь за ее талию и таращусь на нее, как будто никогда раньше не видел голую женщину. Просто в Кэролайн есть что-то другое. Так было всегда.

Она убирает пальцы с моих пуговиц и щелкает ими прямо у меня перед глазами.

— Здесь, наверху.

Я моргаю и качаю головой, разрушая чары.

— Извини.

— А я-то думала, ты скучаешь по мне.

Я целую ее в лоб.

— Так и есть.

Она расстегивает последнюю пуговицу и говорит:

— Снимай.

— Ты уверена?

Она встает на колени, так что становится выше меня. Кладет руки мне на плечи и смотрит прямо в глаза.

— Все, что мне нужно было услышать, это то, что ты мне расскажешь. Что ты мне доверяешь.

— Я всегда тебе доверял.

— Нет. Ты не можешь держать все при себе и при этом называть это доверием. Снимай рубашку.

Я пожимаю плечами, снимая ее, но не уверен по поводу футболки. Я отработал длинную смену, и мне приходилось торопиться.

— От меня воняет.

Она поднимает глаза к потолку и хватает меня за подол, так что я поднимаю руки над головой и позволяю ей стянуть с меня футболку. Когда я открываю глаза, ее сиськи оказывается перед моим лицом, и я не вижу, чтобы у меня был выбор. Я должен прикоснуться к ним.

Боже, они такие чертовски мягкие.

Я держу их, проверяя вес в руках. Я не забыл вкус, давление соска на мое небо. Когда она стонет, я опрокидываю ее и падаю на нее сверху, преследуя без всякого изящества, плана или сдержанности.

Сосать и лизать, держать и сжимать, тереться о ее бедро, между ног, о тазовую кость, как глупый ребенок.

Именно так я себя и чувствую. Молодой, глупый и удачливый.

Она так же нетерпелива, хватает меня руками за волосы, за задницу, за бедра, гладит по спине. И все же я делаю еще одну слабую попытку заговорить с ней.

— Послушай, насчет вопросов…

Она проводит тыльной стороной ладони вверх и вниз по моему члену, и у меня отвисает челюсть. Мой мозг отключается. Все напряжение в моем теле занято тем, что уносит меня туда, где ее рука работает надо мной.

— Позже, — говорит она.

Позже работает на меня.

Она толкает меня на спину и седлает, сосредоточившись на моем стояке, потираясь взад-вперед и покачивая сиськами перед моим лицом.

Я самый счастливый парень на свете.

Я сосу ее сиськи, а она скачет на мне верхом. Ее кожа такая бледная, один сосок набухает и темнеет, когда я кручу его между пальцами. Ее глаза закрыты, горло покрыто розовыми пятнами, ее тело поднимается и опускается в медленном, ровном ритме, который я едва могу вынести. Прошло слишком много времени с тех пор, как я это делал. Первые несколько дней после того, как она вышла из моей комнаты, я кипел от неуместного негодования. Я дрочил, как будто планировал сделать из этого профессию. Но через некоторое время я потерял интерес, пал духом.

У меня не было практики последнее время.

Это еще один способ сказать, что у меня выносливость четырнадцатилетнего подростка.

Я хватаю ее за бедра и держу неподвижно. Она хнычет и раскачивается.

— Не надо. Малышка. Серьезно.

— Мне так хорошо.

— Знаю. Слишком хорошо.