— Тогда твоя ненависть неуместна, — резко сказал он. — Ты ненавидишь инструмент, а не владельца, — он снял очки, чтобы протереть линзы о мантию. Он по-совиному моргнул, глядя на них, прежде чем снова водрузить их на нос. — Ты угадала правильно, когда сказала, что Баллард и Гэвин пострадали от проклятия. Изабо наложила свое проклятие перед смертью, хотя я не думаю, что даже она осознавала, насколько глубоко укоренится ее ненависть или насколько велика сила ее слов.

Она сидела тихо, пока Эмброуз рассказывал историю женитьбы Балларда на Изабо, о том, как он унаследовал ее ценные земли в приданое, как убил Седерика Грантинга, и, наконец, о проклятии, сорвавшемся с окровавленных губ умирающей женщины, которая на последнем вздохе жаждала мести вместо мира.

Из камеры донесся низкий жалобный стон, за которым последовал голос Балларда, теперь хриплый и задыхающийся:

— Помилуй, Изабо, — сказал он. — Я умоляю тебя.

— Пощади, Изабо, — повторили Луваен и Эмброуз в унисон. Они уставились друг на друга: Луваен с широко раскрытыми глазами и болью в душе, Эмброуз бледнее молока.

Краткие замечания Балларда об Изабо намекали на вражду между ними. И все же рассказ Эмброуза ошеломил ее. Не потому, что Изабо наложила проклятие на Балларда: многие супруги ненавидели друг друга настолько, что использовали проклятия, ножи и сковородки друг против друга, но и против Гэвина.

— Она ненавидела своего собственного сына.

— Так же сильно, как она ненавидела своего мужа. И эта ненависть была очень сильна, как ты можешь судить.

— Сколько лет было Гэвину, когда проявилось проклятие?

— Двенадцать, и он воспитывался в доме лорда в нескольких лигах от Кетах-Тор. Он был пажом и с нетерпением ждал того дня, когда станет оруженосцем, — Эмброуз провел рукой по своим колючим волосам. — Проклятие забрало его без предупреждения, превратив в зверя, одновременно хитрого и жестокого. Он убил двух человек, прежде чем снова превратился в мальчика: окровавленного, испуганного и в шаге от того, чтобы быть преданным мечу. Только долгая дружба Балларда с лордом-хранителем спасла его.

Луваен покачала головой:

— Боги, бедный ребенок.

Эмброуз вздохнул:

— Действительно. Баллард отдал дань уважения семьям убитых и забрал Гэвина домой, но слухи распространились быстро. И вскоре все от пограничных земель до двора Уолерана услышали, что единственный ребенок маркграфа Кетах-Тор несет проклятие. Проклятие повторилось две недели спустя. Нам пришлось привязать его к кровати и выставить охрану у двери. После этого люди покинули Кетах-Тор.

С нижней площадки лестницы донесся еще один взрыв визга. Когда это прекратилось, Луваен подумала, что ей понадобится железный лом, чтобы разжать стиснутые зубы.

— Неужели ты ничего не можешь дать ему, чтобы облегчить страдания?

Даже в холодном воздухе маслобойни лоб Эмброуза покрылся бисеринками пота:

— Нет. Мне пришлось бы варить такой крепкий напиток, что я бы в конечном итоге отравил его.

Они ждали новых воплей Балларда, но все оставалось тихо. Луваен судорожно выдохнула:

— Если проклятие проявилось в Гэвине, как Баллард принимает на себя его основную тяжесть?

Глаза Эмброуза на мгновение закрылись, как будто он молился о силе.

— Ситуация была неприемлемой, и Баллард был готов сделать все необходимое, чтобы защитить Гэвина от злобы Изабо, — его взгляд стал ярким и водянистым. — Я сказал ему, что было бы милосердием просто убить мальчика. Изабо не имела власти над мертвыми, и часть проклятия Балларда, наложенного женщиной, не любящей его — не имела значения, — он фыркнул. — Я ненавижу ошибаться.

— Я не могу себе представить, чтобы Баллард даже подумал об убийстве собственного сына.

Невеселая улыбка колдуна скрывала целый мир тайн:

— В том-то и дело: Гэвин не сын Балларда по крови. Грантинг произвел его на свет, и Баллард знал это.

Мысли Луваен путались:

— Боги, неужели Изабо не знала? Что хорошего было во всей этой болтовне о сыне, уничтожающем отца, если Грантинг уже был мертв?

Глаза Эмброуза за отражающими стеклами очков загорелись, а на губах заиграла легкая улыбка:

— Ах, госпожа Дуенда, у вас действительно есть способ смирить самые эпические представления, — он пожал плечами. — Я не знаю, знала ли она. Возможно, она догадалась. Я лично считаю, что она мстила и Грантингу, на случай, если Баллард солгал, а Грантинг остался жив. Я думаю, в конце концов, она поняла, что он любил ее не больше, чем Баллард, и только притворялся. Его предательство было хуже, чем безразличие Балларда.

— Она уничтожила бы наследника, которого Баллард так отчаянно хотел для Кетах-Тор, и превратила бы его в орудие смерти Грантинга, если бы Баллард не убил его, — Луваен вздохнула. — Тогда это не такой уж и пустяк.

— Нет, но для Балларда был выход. Он мог бы снова жениться, родить ребенка от другой жены. Любовь не является обязательным условием для рождения ребенка. У него все еще был бы наследник, и он сохранил бы земли Изабо.

Мой сын — это то, ради чего я дышу, Луваен.

Она уставилась на дверь, представляя себе измученного человека, заключенного в темную камеру, компанию которому составляет только его боль.

— Кто его породил, здесь не имеет никакого значения. Гэвин де Ловет — истинный сын и наследник Балларда де Совтера.

— Да, он наследник, — Эмброуз проследил за ее взглядом на дверь. — Я не смог снять проклятие, но я мог управлять им. Я перенаправил симптомы на Балларда. Все, чем Изабо обременила Гэвина, я переложила на его отца: увечья, боль, физические узы, привязывающие его к этому замку и землям.

Луваен прижала ладони к ноющим глазам. Она не будет плакать. Не сейчас. Ни потом. Может быть, когда поток спадет, а вместе с ним и действие проклятия, она заплачет. За Балларда, за Гэвина и Циннию. Больше всего за Циннию, которая имела огромное несчастье влюбиться в проклятого человека. Она могла бы оплакивать и себя за то, что влюбилась в одного из них.

— С тобой все в порядке, госпожа? — впервые с тех пор, как она встретила его, глаза Эмброуза были полны нежности и заботы… о ней.

Она ответила своим собственным вопросом:

— Глаза Гэвина всегда желтые во время прилива?

Эмброуз покачал головой:

— Нет. Мы долго боролись с этим проклятием. Как говорит Баллард, оно подобно ведру, наполненному до краев. Часть выплескивается и отскакивает обратно к Гэвину. Пока изменились только его глаза.

— Сколько времени это длится?

Эмброуз колебался:

— Триста семьдесят два года, плюс-минус неделя.

Луваен уставилась на него, разинув рот:

— Ты шутишь?