него определила антикосмополитическая кампания. Дмитриев на полном серьезе сравнивает свою деятельность с критериями «космополитизма», а не рассматривает это как идеологический бред. Более того, он пытается самого себя уверить, что в космополитизме «не повинен». А это пишет человек, критически смотрящий на окружающую действительность. Можно, конечно же, предположить, что фраза записана на всякий случай для посторонних глаз, на случай обыска или даже ареста[956](а травмирующий опыт конца 1930-х, через который прошел и Дмитриев, говорил, что это весьма вероятно). Но обычно в таких случаях дневник прекращали вести или вообще уничтожали. Этого не произошло. Поэтому, вероятнее всего, перед нами яркий пример того, как советский человек мыслит категориями, навязанными извне. Кстати, Дмитриев тут же намечает и тех, кого он собирается критиковать: И. Г. Блюмина, В. М. Штейна, О. Л. Вайнштейна и Н. Л. Рубинштейна. Антисемитский подтекст Дмитриев уловил сразу. «Думаю сказать и о своих ошибках»[957], — закончил запись историк.

На заседании 25 марта произошел любопытный эпизод. Дмитриев, который сидел рядом с Б. Ф. Поршневым, наблюдая картину развязной критики, задался вопросом: «Что лежит в основе всего этого дела?». «Война. Готовить нужно народ к новой войне. Она близится»[958], — ответил проницательный медиевист.

Согласно отчету, напечатанному в «Вопросах истории», выступление Дмитриева было посвящено разбору собственных ошибок. Он признавал, что в его совместном с М. Н. Тихомировым учебнике есть «принципиальные ошибки». Якобы, Тихомиров не рассматривает развитие производственных сил и производственных отношений как основу исторического процесса. Одной из своих ошибок выступавший признал изображение спора славянофилов и западников как ключевого в общественной жизни 40-х гг. XIX в. На самом деле главным было выступление революционно-демократической идеологии против западников-либералов и консервативно-либеральных славянофилов. Ошибки было обещано исправить[959]. Как и планировалось, часть выступления была посвящена критике книги И. Г. Блюмина «Очерки экономической мысли в России в первой половине XIX в.» и В. М. Штейна «Очерки развития русской экономической мысли XIXXX вв.», в которых, по уверению выступавшего, принижается русская экономическая мысль.

Интенсивной критике подверглись И. С. Звавич[960] и Л. И. Зубок. Их критиковали А. С. Ерусалимский и А. Д. Никонов. Впрочем, Ерусалимскому припомнили, что он написал хвалебную рецензию на книгу Л. И. Зубока. А. Д. Никонов сосредоточился на критике Звавича, обнаружив в его научной и педагогической деятельности целую систему «космополитических» ошибок и антипатриотических взглядов[961].

Тем не менее, некоторых историков обвиняли не в «космополитических», а «объективистских» и идеалистических промахах. Теперь это было заведомо меньшим и даже простительным грехом. В основном это касалось медиевистов А. И. Неусыхина, Е. А. Косминского, В. М. Лавровского и т. д. Б. Ф. Поршнев не упустил случая, чтобы не раскритиковать своего принципиального оппонента О. Л. Вайнштейна за монографию про Тридцатилетнюю войну. Уже привычно осудили С. Я. Лурье. Вспомнили идеалистические промахи. Р. Ю. Виппера. А А. В. Арциховский обвинил в «космополитизме» своего визави Равдоникаса.

«Буржуазно-объективистские» ошибки обнаружили и в книгах А. Ф. Миллера «Мустафа паша Байрактар. Оттоманская империя в начале XIX в.» (М., 1947) и «Очерки новейшей истории Турции» (М., 1948). Забегая вперед, можно указать, что в мае того же года на «Очерки…» А. Ф. Миллера вышла ругательная рецензия Г. Акопяна в газете «Культура и жизнь», в которой утверждалось, что автор не показал роли Советского Союза в турецкой революции, не показал классовой природы режима Кемаля Ататюрка, его сговора с империализмом и т. д.[962]Почти через год тот же автор опубликовал критическую рецензию в «Вопросах истории»[963].

По результатам заседаний партийное собрание истфака приняло постановление, в котором просило ректорат отстранить от чтения лекций обвиненных в «космополитизме» преподавателей, в том числе Городецкого[964]. Просьба была удовлетворена. За опального историка пыталась вступиться его ученица Л. М. Зак, которая написала статью в защиту своего учителя[965]. Она выступила против его критиков, обвинив их в поверхностности и недобросовестности: «Эти люди даже не потрудились прочесть написанное Городецким»[966]. Все их обвинения, по ее мнению, были основаны на подтасовках. Более того, сам Сидоров долгое время сотрудничал с Минцем, почему же он не указал на его вредительскую деятельность? Но статья так и не была опубликована, так как было очевидно, что это не поможет. Кроме того, Л. М. Зак должна была защищать кандидатскую диссертацию, поэтому ввязываться в борьбу было крайне опасно.

Подведением итогов стал доклад А. Л. Сидорова на Ученом совете МГУ, прошедшем 11 апреля. На нем он вновь озвучил весь набор, надо сказать довольно стандартный, обвинений[967].

Антикосмополитическая кампания в МГУ привела к серьезным изменениям на историческом факультете, как формального плана, так и в архитектонике местного научно-педагогического сообщества. Сразу же после прошедшей кампании прокатилась волна увольнений. От работы были освобождены И. И. Минц, В. Г. Юдовский, А. М. Разгон, Н. Л. Рубинштейн, И. С. Звавич, Л. И. Зубок[968]. И. С. Звавич вынужден был уехать в Ташкент, где он и умер в 1950 г., не перенеся местный климат и полученный стресс[969]. В. Н. Лан был арестован. Аресту был подвергнут и историк Г. А. Кокиев, умерший в лагере[970]. Ф. А. Коган-Бернштейн была уволена из МГУ и перебралась преподавать в Воронежский педагогический институт. Только в 1956 г. она нашла работу в МГИАИ[971].

По свидетельству А. М. Некрича, Л. И. Зубок, вскоре изгнанный и из Института истории (см. далее), остался в Институте международных отношений благодаря заступничеству В. М. Молотова, дочь которого училась у профессора[972]. По другому «преданию», роль заступника выполнила Светлана Аллилуева, учившаяся тогда на историческом факультете[973].

С Е. А. Косминским из-за регулярных проработок вверенных ему кафедры и сектора случился инфаркт, и он в 1949 г. отказался от заведывания сначала кафедрой в МГУ, а в 1952 г. покинул пост заведующего сектором истории Средних веков Института истории АН СССР. По свидетельству Е. В. Гутновой, он «замкнулся в себе, постоянно болел»[974].

Кампания разрывала личностные связи между учителями и их учениками. Так, А. И. Неусыхин порвал со своим учеником В. В. Дорошенко из-за его критики на заседаниях кафедры истории Средних веков (см. ниже). По свидетельству С. О. Шмидта, М. Н. Тихомиров отказался от руководства в аспирантуре своим дипломником А. М. Сахаровым за то, что тот «поучал» его основам марксизма-лени-низма[975].

Обиды, нанесенные во время проработок, не забывались годами. М. Н. Тихомиров не мог простить Л. В. Черепнину критическую рецензию на совместный с С. С. Дмитриевым учебник[976]. Об