в друга, и так не упали бы — рилкаровые скобы ещё в пути сжали их с двух сторон — но Гедимин отодвинул их и подобрал полые стержни, поднял их и внимательно осмотрел. Его полупрозрачный «скафандр» вспыхнул зелёными бликами поверх сложных красных узоров. Здесь было много ирренция, и сармату казалось, что, кроме тяжести стержней, он ощущает и их жар. Быстро, не дожидаясь, когда излучение разъест защитный экран, он положил оба цилиндра в рилкаровый короб и намотал сверху три слоя защитного поля. Ещё пять щитов легли поверх установки; в ней осталось только два ирренциевых цилиндра в обсидиановой чешуе и центральный стержень-опора, не подверженный никаким реакциям и не подлежащий переработке. Плутониевые цилиндры для нового эксперимента были готовы, сармат мог бы сразу поставить их на место убранных, но он не спешил.

…В этот раз дробилка работала медленно, даже сквозь звукоизоляцию и защитные экраны доносился грохот, — излучение почти не изъело цилиндры, Гедимин позаботился об их прочности. Сарматы собрались вокруг — все, включая Иджеса, и ремонтник, как он ни был взволнован исходом эксперимента, удивлённо косился на него.

— Не хочешь наверх? — шёпотом спросил он. Иджес сердито сощурился.

— Что я, не понимаю? Это важный опыт. Нельзя пропускать.

Его зрачки расширились от страха, кожа заметно побледнела, но уходить он не собирался. Гедимин встал немного впереди него, прикрывая его от излучения, — чисто символический жест, поскольку в случае реального прорыва или — тем более — взрыва это ни от чего не спасло бы.

— Триста шестьдесят ровно, — объявил Хольгер, опустив анализатор. Его глаза горели.

— Граммов? — недоверчиво переспросил Константин. Вместо ответа химик протянул ему включённый сканер.

— Триста шестьдесят граммов, — повторил командир, возвращая прибор владельцу. — Использовано было триста. Всего в установке на сегодня — шестьсот шестьдесят, более полукилограмма. Гедимин… Кажется, я серьёзно тебя недооценивал.

Он протянул сармату руку. Тот пожал её, смущённо глядя в сторону. «Получилось. Не ожидал… Ещё бы понять, что именно я сделал,» — думал он, надеясь, что никто не прочитает его мысли по лицу. Он чувствовал себя очень странно — будто встал не на своё место.

— Ведомству пока сообщать не буду, но ты с контрольным опытом не тяни, — сказал Константин, глядя на Гедимина уже с нескрываемым уважением. — Тебе нужен будет извлечённый ирренций?

— Не сейчас, — ответил сармат. — Пусть лежит в хранилище. Я проложу его плутонием. Пока мне ирренция хватит.

…'Сигма-излучение? Вижу, коллега, оно вас всерьёз заинтересовало. Помня, как попал однажды в госпиталь коллега Рохас, я бы посоветовал вам быть осторожнее и не иметь с ним дела без защитного поля, — если ваш мозг пострадает от облучения, мир много потеряет.

К слову, о защите, — радиохимики сейчас заняты этим новым сплавом, мифрилом. Исследования эти трудно назвать масштабными — из-за трудностей с получением кейзия счёт нового вещества идёт на граммы — но даже фольга, сделанная из мифрила, даёт интереснейшие результаты. Не исключено, что через десяток лет (если удастся получить достаточное количество кейзия) ликвидаторы будут работать на развалинах Нью-Йорка и Лос-Анджелеса в лёгких прочных скафандрах вместо неудобных разрушающихся пузырей сивертсенова поля.

Что до контрольного эксперимента, о котором вы пишете: конечно, их проведение — обычная практика во всех научных институтах Земли последние лет триста, если не больше. Постарайтесь в точности соблюсти все детали первого опыта — даже опытный исследователь очень редко знает наверняка, что именно повлияло на результат. Я не знаю точно, что вы имеете в виду, но могу догадываться; будьте внимательны к мелочам, коллега Гедимин, я знаю, чем чреваты подобные эксперименты…'

Гедимин, озадаченно мигнув, посмотрел на свою ладонь. Небольшие рубцы от недавнего ожога ещё были заметны. «Все детали первого опыта… Интересно, это деталь или нет?»

20 сентября 41 года. Земля, Северный Атлантис, Ураниум-Сити

Все хвостовики встали на своё место, и электромагнит намертво зажал их в пазах, — теперь только его отключение могло высвободить отработанные цилиндрические стержни. Охлаждающий газ снова потёк сквозь герметичный кожух, монитор на щите управления замигал, принимая информацию от датчиков, — температура, как и интенсивность излучения, начала расти. Гедимин убрал руку, позволяя пяти защитным экранам сомкнуться над реактором. Оставалась ещё одна деталь, и сармат задумчиво смотрел на неё, — сигма-излучатель, направленный на стержни, частично экранированный, частично — открытый.

«Тот же показатель, что был до скачка,» — отметил он про себя, взглянув на монитор. Сейчас сигма-излучение было на порядок менее интенсивным, чем в разобранном реакторе, хотя само устройство стояло там же, где раньше, и никто за прошедшие восемь дней к нему не прикасался.

«Хорошо, что никого тут нет,» — подумал Гедимин, настороженно покосился на дверь, сдвинул защитное поле до локтя, открывая правую руку, и положил ладонь на излучатель. Досчитав про себя до десяти, он убрал руку и экранировал устройство. Ни перчатку, ни защитное поле надевать не стал — смысла в этом уже не было.

— Опять? — буркнул, посмотрев на обожжённую ладонь Гедимина, сармат-медик. — Та же рука, то же «излучение икс»? Тебе это что, нравится?

«Интересно, сработает ли,» — думал ремонтник, с забинтованной рукой возвращаясь в ангар. «Очень глупое действие. Не хотелось бы повторять его каждый раз. Глупое и болезненное. Надо придумать что-то другое.»

В «красном отсеке» уже сидел Хольгер; дверь за собой он не закрыл, и Гедимин досадливо сощурился — «соблюдёшь тут технику безопасности…»

— Какая была интенсивность, когда ты уходил? — спросил Хольгер. Услышав ответ, он хмыкнул и сунул Гедимину под нос короткий видеоролик — сменяющие друг друга цифры на мониторе.

— Ты отследил рост? — сармат недоверчиво усмехнулся. — А… что именно заставило её расти?

Хольгер пожал плечами.

— Если ты не знаешь, то я не скажу. А что у тебя с рукой?

— Обжёгся, — буркнул Гедимин. — Сегодня излучение не реагирует на меня?

— С чего ты взял? — Хольгер щёлкнул пальцем по монитору. — Сравни это с числом из ролика. Оно тебя видит и приветствует. А Хильда сделала снимки вечером, ночью и