любила Париж и простодушно признавалась, что любит его за то, что женщины немолодые носят там туалеты нежных, светлых оттенков.

– Ах, улица эта губит меня, – шутя говорила она на другой день после приезда своего, гуляя по Rue de la Paix.

Перед коронацией покойного государя графиня поехала в Париж, чтобы заказать приличные туалеты для готовящихся торжеств в Москве. Графиня, нигде не останавливаясь (тогда еще не везде были железные дороги), одним духом доехала до Парижа; ей было уже восемьдесят четыре года. Приехала она довольно поздно вечером, а на другой день утром, как ни в чем не бывало, гуляла по любимой своей Rue de la Paix.

В то время в Париже находилась старая венская приятельница и ровесница графини княгиня Грасалькович, рожденная княжна Эстергази, славившаяся тоже необыкновенною своею бодростью, несмотря на преклонные лета. Узнав, что графиня одним духом доскакала до Парижа для заказа нарядов, княгиня с завистью воскликнула: «После этого мне остается только съездить на два дня в Нью-Йорк».

Графиня Разумовская скончалась в 1865 году, девяноста трех лет от роду. Она тихо уснула на руках своих преданных приближенных. Все домашние любили графиню безгранично. Она делала много добра и милостей без малейшего притязания на огласку. Тело ее перевезено было в Москву, в Донской монастырь, и положено рядом с мужем. Мало знакомых сошлось помолиться вокруг ее поздней могилы.

Великолепное Петровское графини сильно пострадало во время двенадцатого года. Впрочем, по уходе неприятеля, за исключением повырубленных там деревьев, все было возобновлено в прежнем виде. Во время пребывания императора Александра I, в 1818 году, ему не удалось побывать в Петровском. Графиню там посетили только король и принц прусские вместе с принцем мекленбургским.

Этим посещением заключились навсегда веселые пиры в живописном и гостеприимном Петровском. Граф Лев Кириллович умер 21 ноября 1818 года, а вскоре после смерти его Петровское купил бывший в то время московский градоначальник князь Долгоруков.

После него, в 1829 году, это барское имение приобрел аптекарь Шульц; новый владелец с этим имением много не церемонился, частями повырубил там вековой парк на дрова и продал несколько домов на своз. От Шульца имение было куплено в казну, и здесь была устроена земледельческая академия.

Церковь великомученицы Ирины при доме Нарышкиных на Воздвиженке. Фотогравюра по рисунку Н. Мартынова. 1886

Вид на Москву с балкона Кремлевского дворца в сторону Москворецкого моста. Гравюра Ф. Лорие (?) по рисунку Ж. Делабарта. 1797. Фрагмент

Глава XII

Тетка царицы Натальи Кирилловны. – Федор Полуектович Нарышкин. – Авдотья Петровна Нарышкина. – Монахиня Деввора. – Народные предания о родине царицы Натальи с. Киркино. – Ирина Григорьевна и Наталья Александровна Нарышкины. – Борода Архипыча. – Последние родичи царственной ветви Нарышкиных. – С. Кунцово. – Ал. Вас. Нарышкин. – Подгородный дом Нарышкиных. – Церковь Большого Вознесения. – Могилы Скавронских. – Первый полковой Преображенский двор и дворы птенцов Петра. – Старейший представитель рода Нарышкиных.

Интересна судьба также еще одной Нарышкиной, тетки царицы Натальи Кирилловны, бывшей при ней ближней боярыней. Она была родом шотландка, родилась в Москве, в Немецкой слободе, называемой просто Кокуем. В этой слободе иноземцы жили совершенно особою от прочих москвичей жизнью, у них были свои нравы, свои обычаи и вера. Вступать в браки русским с «девками Немецкой слободы» в то время считалось делом неслыханным, и вот в такой неравный брак (mésalliance) вступил дядя царицы, Федор Полуектович Нарышкин; нареченная его невеста была Авдотья Петровна Гамильтон[119].

В почтенном труде А. А. Васильчикова «Род Нарышкиных» она названа Анной. П. И. Мельников предполагает, что, вероятно, имя Авдотьи она получила уже впоследствии, при переходе в православную веру, в честь знатной своей тетки. Об этой Нарышкиной сохранилось несколько любопытных письменных известий и еще более любопытных народных преданий. По смерти своего мужа, рейтарского ротмистра Федора Полуектовича Нарышкина, вместе с матерью своей иноземкой и с тремя сыновьями: Василием, Андреем и пятилетним Семеном, «за многия вины», как сказано в царской грамоте арзамасскому воеводе, была отправлена в ссылку в сельцо Лобачево Алатырского уезда.

По преданию, обвинялась она в пособничестве тем поступкам своей племянницы, в которых обвиняли мачеху царевна Софья, ее сестры и тетки. Незадолго до смерти своей царь Феодор Алексеевич освободил старших сыновей Авдотьи Петровны, а младший, Семен, остался при ней. Для надзора за Нарышкиной назначен был особый пристав, Данило Чернцов.

По указу великого государя «велено ему быть у Федоровской жены Нарышкина, у вдовы Овдотьи, и у матери ее, и у детей, в приставех и держать во всякой осторожности, чтобы к ней, Овдотье, тайно никто не приходил и писем никаких не приносил, также бы и они ни с кем тайно ничего не говорили и от себя писем и людей своих никуды не посылали. А на карауле велено с ним, Данилой, быть алатырским стрельцам десяти человекам и стоять, переменяясь, помесячно». Но сосланные не очень-то слушались Чернцова, так что он был вынужден жаловаться на их поступки. «Вдова Овдотья, – писал он в Москву, – и мать ее, и дети, и люди ее чинятся во всем не послушны, и его, Данила, она, Овдотья, била и бороду выдрала и жену его бранят, и бесчестят, и беспрестанно бьют же».

У приставов при опальных людях всегда были несогласия с находившимися под их надзором. Эти несогласия обыкновенно происходили из-за корыстных целей. Бедным приставам хотелось поживиться на счет богатых ссыльных людей, и вот отсюда и вытекали разные дрязги и несогласия.

Нравы того времени были таковы, что выдранная борода пристава не представляла бы ничего особенного, но дело кончилось тем, что Нарышкина со всем семейством и людьми из места своего заточения неизвестно куда скрылась. Данилу Чернцова за несмотрение выдрали батогами и сослали в дальние сибирские места на государеву службу.

Авдотья Петровна Нарышкина скрылась в северной части Арзамасского уезда, в лесу, близ Пустынского озера, в пяти верстах от села Пустыни, и для того чтобы живущие вблизи раскольники не выдали ее тайного места жительства, Нарышкина, как предполагает П. И. Мельников, сама назвалась раскольническою старицей Девворой[120].

До сих пор в лесу, на берегу Пустынского озера, указывают место, где был построен небольшой, в два этажа, деревянный дом этой Девворы. В каждом этаже было, как рассказывают, по три покоя. Дом стоял на