Кедарнат Тандон смотрел на сына снисходительно и, радуясь, какой Бхаскар гениальный, не придавал его словам большого значения. Гость, Хареш Кханна, которого познакомили с Кедарнатом, коллега по обувному бизнесу, с большей радостью поговорил бы о торговле кожей и обувью в Брахмпуре, но чувствовал, что лучше потакать сыну хозяина дома. Особенно такому, как Бхаскар, который, горя энтузиазмом, был бы очень расстроен, лишившись слушательской аудитории в тот день, когда ему не позволили пойти запускать воздушного змея. Хареш пытался сосредоточиться на словах Бхаскара.

– Видите ли, Хареш-чача[183], дела обстоят так. Сперва идет десять, и это обычная десятка, то есть десять в первой степени. Затем у нас есть сотня, что в десять раз больше десяти, это десять во второй степени. Затем тысяча, то есть десять в третьей степени. Потом идет десять тысяч, то есть десять в четвертой степени, и тут у нас проблема, понимаете? Для десяти тысяч нет специального слова, хотя оно должно быть. Умножаем еще на десять и получаем десять в пятой степени, то есть лакх. Затем у нас есть десять в шестой степени, то есть миллион, и десять в седьмой степени – это крор, а затем идет десять в восьмой степени, для чего у нас опять нет слова. Хотя оно тоже должно быть. Потом идет десять в девятой степени – это миллиард, а затем десять в десятой степени. Удивительно, но ни в английском, ни в хинди нет слова для такого важного числа, как десять в десятой степени. Вы согласны со мной, Хареш-чача? – продолжал он, не сводя ясного взгляда с Хареша.

– А знаешь, – сказал Хареш, извлекая из недавней памяти информацию для восторженного Бхаскара, – я думаю, для десяти тысяч специальное слово все же есть. Китайские кожевники из Калькутты, с которыми мы вели дела, однажды сказали мне, что они используют число «десять тысяч» как стандартную единицу расчетов. Как она называлась, я не могу вспомнить, но так же, как мы используем лакх как естественную единицу измерения, они используют десять тысяч.

Бхаскар разволновался не на шутку.

– Но, Хареш-чача, вы обязаны узнать это число для меня, – сказал он. – Вы должны выяснить, как они это называют. Я должен знать, – сказал он. Его глаза светились мистическим пламенем, а его маленькие лягушачьи черты удивительно лучились.

– Хорошо, – сказал Хареш. – Я все для тебя разузнаю. Когда вернусь в Канпур, я наведу справки и, как только выясню, сразу пришлю вам письмо. Кто знает, может, у них есть также и число для десяти в восьмой степени.

– Вы действительно так думаете? – удивленно выдохнул Бхаскар. Его удовольствие было сродни тому, какое испытывает коллекционер марок, находя два недостающих экземпляра для незаполненного листа, внезапно предоставленные ему совершенно незнакомым человеком. – А когда вы возвращаетесь в Канпур?

Вина, только что пришедшая с чашками чая, упрекнула Бхаскара за его негостеприимную реплику и спросила Хареша, сколько ложек сахара он предпочитает.

Хареш не мог не заметить, что всего несколькими минутами раньше ее голова была непокрыта, но теперь, вернувшись из кухни, она накрыла ее сари. Он сообразил, что так ей велела свекровь и Вина послушалась. Хотя Вина была немного старше его и довольно пухлой, он невольно отметил, какое оживленное у нее лицо. Легкие нотки беспокойства только подчеркивали ее живость. Вина, со своей стороны, не могла не подметить, что гость ее мужа – красивый молодой человек. Хареш был невысок, но не приземист, хорошо сложен. Лицо светлое и скорее квадратное, чем овальное. Глаза у Хареша были небольшие, но взгляд открытый, что, по мнению Вины, свидетельствовало о прямоте и честности. Она отметила также шелковую рубашку и запонки из агата.

– А теперь, Бхаскар, пойди и пообщайся с бабушкой, – сказала Вина. – Папин друг хочет поговорить с ним о важных делах.

Бхаскар вопросительно посмотрел на двух мужчин. Его отец хоть и прикрыл глаза, но чувствовал, что Бхаскар ждал его слова.

– Да. Делай, как мама велит, – подтвердил Кедарнат.

Хареш ничего не сказал, но улыбнулся.

Бхаскар ушел, весьма недовольный тем, что его выставили.

– Не обращайте на него внимания, он никогда долго не дуется, – сказала Вина виновато. – Бхаскар не любит, когда его оставляют в стороне от того, что его интересует. Когда мы играем в чаупар вместе, Кедарнат и я, мы должны сперва убедиться, что Бхаскара нет в доме. В противном случае он настаивает на участии в игре и побеждает нас обоих. Никакого с ним сладу.

– Я могу себе представить, – сказал Хареш.

– Проблема в том, что ему не с кем поговорить о математике, а иногда он становится очень замкнутым. Его учителя в школе не столько гордятся им, сколько беспокоятся о нем. Иногда кажется, что он намеренно плохо успевает по математике, если вопрос, к примеру, раздражает его. Помню, как однажды, когда он был еще маленьким, Ман – это мой брат – спросил у него, сколько будет семнадцать минус шесть. Когда он получил одиннадцать, Ман попросил вновь вычесть шесть. Когда он получил пять, Ман попросил опять вычесть шесть. И тогда Бхаскар заплакал! «Нет-нет, – говорил он, – Ман-мама злобно шутит надо мной! Остановите его!» И он неделю с ним не разговаривал.

– Ну, по крайней мере день или два точно, – сказал Кедарнат. – Но это было до того, как он узнал об отрицательных числах. Когда это случилось, он стал отнимать бóльшие числа от меньших днями напролет. Думаю, учитывая нынешнее положение вещей у меня на работе, у него будет возможность попрактиковаться.

– Кстати, – с тревогой сказала Вина мужу, – думаю, тебе стоит сегодня днем уйти из дому. Баджадж приходил сегодня утром и, не застав тебя, сказал, что зайдет около трех.

По выражению их лиц Хареш догадался, что Баджадж мог быть кредитором.

– Когда забастовка закончится, все наладится, – сказал Кедарнат Харешу слегка виновато. – Я сейчас немного перебрал кредитов.

– Беда в том, – сказала Вина, – что кругом одно недоверие. И местные лидеры только ухудшают положение. Поскольку мой отец так занят своим министерством и в Палате, Кедарнат пытается помочь ему, поддерживая связь с его избирательным округом. Поэтому, когда возникают какие-то проблемы, люди часто приходят к нему. Но на этот раз, когда Кедарнат попытался выступить посредником – я знаю, что он не любит, когда я так говорю, но это правда… так вот: хотя обе стороны уважают его и хорошо к нему относятся, лидеры