— Нет. Но выясню. Не сомневайся в этом.

— Не знаю, хочу ли я.

— Знать правду всегда лучше, чем подозревать кого-то. Нам предстоит долгий спуск с горы и переход до Хайбуна. Ты окажешься наедине со своими подозрениями. Я знаю, насколько это тяжело.

Йяццу осторожно встал, покачал головой из стороны в сторону, потом потряс ею. И ответил на ее предшествующие слова:

— Ты права. Все в порядке. У меня ничего не болит. А раз так, не будем больше говорить об этом… неприятном инциденте. К тому же я не собираюсь подозревать всех. Только один человек мог поступить подобным образом. И ты знаешь, о ком я говорю. Я понимаю, что как командир ты должна все выяснить, но очень прошу тебя не делать этого. Пусть этот поступок останется на его совести.

Комда тяжело вздохнула, а про себя подумала: «Ты ошибаешься, Йяццу. Не один, а два человека могли поступить подобным образом». Но все же кивнула, соглашаясь. Тем неожиданнее прозвучали ее слова:

— Это я виновата в случившемся…

— Не нужно брать на себя все. В том числе и чью-то вину.

Йяццу грустно улыбнулся и добавил:

— Удар был достаточно сильным, чтобы убить меня, но недостаточным, чтобы уничтожить мою любовь к тебе.

Первый раз он открыто признался в своих чувствах. Заметив, что женщина собирается возразить, он приложил к её губам палец и с видом заговорщика произнес:

— Мы друзья. Видишь, я помню все глупости, что ты говоришь. И даже эту.

Комда улыбнулась, а потом тяжело вздохнула и опустила глаза. Йяццу сейчас говорил как Озби. Сходство между ними в эту минуту было настолько сильным, что она ничего не возразила мужчине. И Йяццу решил, что в душе она согласна с тем, что он только что сказал. Что ее слова, сказанные ночью в погибшей деревне, — глупость или ошибка, и ничего больше.

* * *

Йяццу и Комда вернулись в пещеру. Вместо того чтобы обсуждать с остальными членами отряда недавнее происшествие, Комда сказала, что погода на улице прекрасная и им пора в путь. Йяццу благоразумно промолчал. Наскоро перекусив, люди стали собираться. Их рюкзаки заметно потяжелели, так как путешественники пополнили запасы пищи. Но не стали забирать все зерно из гостеприимной пещеры. Часть кувшинов осталась нетронутой, а каменная плита была аккуратно установлена на прежнее место.

Еще раз посмотрев по сторонам, словно проверяя, не оставили ли они здесь что-нибудь ценное, люди один за другим покинули пещеру. Освещенные солнцем вершины ослепили их. После сумрака глаза с трудом привыкали к белоснежному искрящемуся снегу. Путешественники по привычке связались веревками и начали спускаться. Это только кажется, что вниз двигаться легче, чем подниматься. Скользкие склоны торопили их, но люди знали коварство гор и старались избежать слишком быстрого спуска, упираясь ногами в твердый наст и глубоко вонзая в него посохи.

Комда и Тресс двигались легче остальных. В их движениях чувствовался опыт. Мстив вспомнил, как Тресс говорил ночью, что вдвоем они давно бы добрались до Хайбуна. Глядя сейчас на них, он верил в эти слова. В этот раз Тресс не преувеличивал. Мстив поглубже воткнул посох в снег. И сделал шаг. Переставил палку и шагнул снова. Пусть он не любил горы и с трудом выносил снег и холод, но обузой для остальных быть не собирался.

Один день сменялся другим. Дни складывались в недели. Путешественники упорно шли вперед. Или точнее, вниз. Снега становилось всё меньше. Йяццу на протяжении всего спуска старался держаться ближе к Комде. Он рассказывал ей о своей планете, о традициях и укладе жизни людей. Причем делал это без какой-либо просьбы с ее стороны. Только один раз, в начале путешествия, она поинтересовалась, как зовут адепта Клана Терпения. Получив ответ на свой вопрос, женщина не стала ничего уточнять. Казалось, ее не интересовал ни возраст, ни внешность, ни характер правителя Хайбуна. Это удивляло и смущало Йяццу. Но он не стал выяснять причины такого поведения Комды, избрав другую тактику. Стал рассказывать обо всем, что приходило в голову.

И с удовольствием отмечал, что ей интересны его истории, хоть женщина и не показывает этого. Даже на привалах они садились рядом. К тому же он чувствовал, что общая тайна объединила их. Нельзя сказать, что остальные не замечали перемены в их отношениях. Некоторым, в частности, Расту, такое положение вещей не нравилось. С каждым днем он становился все более мрачным, раздражался по любому поводу. Маленький Гидо почувствовал это и перебрался на руки к Озгушу.

Вчера вечером Йяццу стал свидетелем странного происшествия, смысла которого до конца не понял, но почувствовал по реакции остальных, насколько важным оно было. Комда сидела у костра и смотрела на пламя. Гидо забрался женщине на руки и с восторженным видом ковырял в костре длинной тонкой палкой. Она не мешала ребенку придаваться такому «интеллектуальному» занятию. Казалось, что Комда полностью погружена в свои мысли. Женщина рассеянно крутила тонкий матовый браслет на левом запястье. Раст, которому выпала очередь мыть посуду после вечерней трапезы, громко попросил ее передать котелок. Комда так задумалась, что ему пришлось повторять свои слова несколько раз. Наконец, она услышала и выполнила просьбу. Раст вместе с ручкой котелка зацепил ее браслет и с силой дернул за него. Настолько, что женщина не удержалась и, скользнув вперед, упала на колени. Вместе с ней повалился и Гидо. Ребенок только по счастливой случайности не обжегся. А Раст продолжал дергать женщину за руку, пытаясь сорвать браслет. Возмущенный голос Озгуша и спокойный — Комды прозвучали почти одновременно:

— Эй, парень, что ты делаешь?!

— Этот браслет нельзя порвать или снять без желания хозяина. Твоя попытка тщетна. Отпусти меня!

Во взгляде Раста было столько злости, что Йяццу удивленно замер. Он не мог поверить, что люди могут быть способны на такие чувства. Мужчина все еще продолжал держать Комду за руку, когда вновь раздался голос Озгуша:

— Офицер! Исполняйте приказ капитана! Или мне повторить его еще раз?

Раст разжал руку. Несмотря на то, что было уже темно, Йяццу увидел на запястье женщины красные пятна, оставшиеся от его пальцев. Комда отвернулась. Она не смотрела на Раста и больше ничего не говорила. Последние несколько недель она вообще с ним не разговаривала. Комда играла с ребенком, спорила с Озгушем или внимательно слушала рассказы Йяццу, но стоило только в разговор вступить Расту, как она тут же замолкала или вспоминала о неотложном деле, которое срочно требует ее внимания. Йяццу замечал, что этим намеренным равнодушием она оскорбляет вагкха. Все