взглядов, которые всегда пронизывали ее до самых костей. Маб не могла выдержать этого взгляда, она спряталась от него, прижавшись губами к его рту, чтобы заставить его закрыть глаза. Он поцеловал ее, а его руки скользили по ее волосам, плечам, пальцы едва дотрагивались до позвонков, неспешно поглаживая; он целовал ее самозабвенно, это не был просто поцелуй, чтобы занять время, пока они оба избавляются от одежды. И его вовсе не смущало, что ей приходилось наклоняться, чтобы его поцеловать.

– У тебя просто идеальный рост, – пробормотал он, уткнувшись носом в ее груди, и висевший в комнате мутный, словно под водой, свет обволок его крепкие плечи, когда он сбросил рубашку на ее платье, уже лежавшее на полу; следом полетели ее комбинация и чулки, его подтяжки и брюки.

– Если можно, я на минутку… – встрепенулась Маб, делая шаг назад и хватая сумочку. – Мне надо кое-что сделать.

Чувствуя, что краснеет, она показала ему мешочек с резиновой штучкой для предотвращения беременности. В их первую брачную ночь она позаботилась об этом, переодеваясь в ванной из подвенечного платья в неглиже, а когда – потом – он стал рыться в бумажнике в поисках «французского подарочка», она просто пробормотала: «Не нужно, я сходила к врачу, и мне подобрали… в общем, ты понял…» Он ухмыльнулся, отложил бумажник, и на этом вопрос был закрыт. Но теперь ей пришлось высвободиться из его объятий, неловко сбежать в ванную, захватив сумочку, и копаться там, пока в номере за дверью тикали часы. До чего же неудобно получилось! Она вышла из ванной, обнаженная, смущенная и снова краснея.

– Прелестная Маб. – Муж ее, похоже, вовсе не смущался. Он не спеша ее обнял, крепкий, загорелый, кряжистый. Мужчину с таким телосложением представляешь на ферме, а не в министерстве иностранных дел. Фрэнсис улыбнулся, гладя Маб по длинной светлокожей ноге. – И как только тяжеловозу вроде меня досталась такая длинноногая красавица чистых кровей? – улыбнулся он, по очереди целуя ее плечи.

Маб думала, что все мужья делают это как положено – в темноте, накрывшись; она помнила ритмичное ночное кряхтенье за хлипкой стенкой, когда отец еще жил дома. В брачную ночь в «Кларидже» в спальне плясали тени и горели свечи, а Фрэнсис не возражал, когда Маб скользнула под одеяло, лишь присоединился к ней и молча прижал ее к себе. Но теперь он потянулся к выключателю и зажег свет. Не успела Маб забраться под одеяло, как он его отвернул.

– Позволь мне посмотреть на тебя, – тихо проговорил он.

«Нет!» – чуть было не воскликнула она. Трудно сказать, почему ей было так неловко, когда ее разглядывали, но ей хотелось сжаться в комок и спрятаться; хотелось притянуть его к себе и просто поскорее приступить к делу. Ей не очень-то нравилось быть обнаженной и не нравилось, когда на нее смотрят. Неизвестно, прочел ли он все это в ее глазах, но, вместо того чтобы склониться над ней, он повернулся на бок и крепко прижал ее спину к своей груди.

– Вот так вот?.. – выпалила застигнутая врасплох Маб. До нее вдруг дошло, что для женщины, которая недавно просвещала подруг о том, откуда берутся дети, она была не так уж хорошо осведомлена.

Фрэнсис поцеловал ее между лопаток.

– Вот так. – Он погладил ее по спине, вверх-вниз, вероятно почувствовав напряжение, которое росло в Маб. Она не могла ничего с этим поделать. Ей было неуютно от мысли, что кто-то у нее за спиной и она его не видит. – Доверься мне, – сказал он, уткнувшись в ее спину.

«Вообще-то я никому не доверяю», – невольно подумала Маб. Надо же такой холодной, мерзкой мысли родиться в голове, когда она лежит в постели с собственным мужем, который ни разу не дал ей повода его опасаться! И все же она не сумела от нее удержаться, только почувствовала, как деревенеет в его объятиях, однако он не отодвинулся, лишь замедлил движения. Его губы коснулись ямки за ее ухом. Одной мускулистой рукой он нежно прижимал ее к своей груди, другой неспешно гладил ее тело сверху донизу. Он гладил ее до тех пор, пока ее настороженно напрягшиеся мускулы не обмякли, после чего стал гладить еще медленнее, так, что они начали напрягаться уже по совсем другой причине. Тогда он провел рукой по ее животу, и Маб прикусила губу.

– Доверься мне, – снова прошептал он ей в ухо, и Маб увидела, как снаружи по оконному стеклу сползают темные потоки дождя, отбрасывая на его руку волнистые тени. Его пальцы мучительно медленно спускались все ниже. И ниже. – Расслабься…

Он ласкал ее медленно, и с каждым прикосновением она раскрывалась ему навстречу. Ее спина напряженно изогнулась, прижимаясь к нему. Она зажмурилась, а он еще крепче притиснул ее к своей груди, удерживая на кровати, удерживая на белом свете.

– Я тебя держу, – прошептал он, когда ее начали сотрясать волны дрожи, и она ощутила его губы на своем затылке.

Маб открыла глаза, обессилевшая, одурманенная, и попыталась повернуться и притянуть его на себя, но он лишь крепче обвил ее руками, его колени за ее коленями, его плечи за ее плечами, каждый дюйм ее тела был тесно прижат к его телу – и тогда он вошел в нее. Будто сквозь сон Маб слышала, как барабанит по стеклам дождь, а они раскачивались в едином ритме, прижавшись друг к другу, как пара ложек. Она схватилась за обнимавшие ее руки, держалась за них изо всех сил, чувствуя, как он в ответ пожимает ей пальцы, – и они провалились друг в друга.

А потом Фрэнсис не отодвинулся от нее, лишь высвободил одну руку, чтобы накрыть их обоих одеялом, подтянул теплый край к ее плечам. Маб открыла рот, чтобы что-то сказать, сама не зная что. «Как думаешь, мы уже пропустили чай? Ну и ливень!» Но, к своему ужасу, вместо этого разрыдалась. Сама не зная почему.

Фрэнсис провел рукой по ее волосам, пристроил ее голову на своем плече. По очереди поцеловал ее мокрые веки.

– Мне ты можешь доверять, Маб, – произнес он очень тихо.

Лежа в молчании, обмякшая, будто лишившаяся всех костей, с текущими по щекам слезами, она подумала: «Возможно, и правда могу».

Но когда она проснулась в глухой темени в три часа ночи, его половина кровати оказалась пуста, и она увидела, что он снова сидит у открытого окна в полурасстегнутой рубашке, уставившись во мглу.

Проснувшись утром, она нашла на подушке записку.

Милая Маб, – писал Фрэнсис, – я вышел прогуляться на рассвете. Да, прямо под дождем – так