Развалилась бы на его диване. Но теперь мне больше некуда идти. Пойти в полицию не могу. Но я хочу узнать, что случилось с Беном, и это место – единственный вариант. Квартира – ключ к разгадке тайны, в этом я уверена. Сбежав, я не найду ответов.

В тот день, с мамой, у меня было то же предчувствие. Тем утром она вела себя странно. Будто сама не своя. У нее была мечтательная улыбка, словно она была уже где-то в других краях. Меня это напугало. Что-то подсказывало мне, что я не должна идти в школу. Нужно было подделать справку о болезни, как раньше. Но мама не казалась грустной или напуганной. А это был день соревнований, и когда-то давно я мечтала преуспеть в спорте, и было лето, и я не хотела оставаться рядом с мамой в таком состоянии. Так что я пошла в школу и на несколько часов совершенно забыла о мамином существовании, о том, что вообще есть что-то, кроме моих друзей, бега парами, бега в мешках и прочей ерунды.

Когда я вернулась домой в три пятьдесят, я все поняла. Еще до того, как добралась до спальни. Еще до того, как отперла замок и открыла дверь. Я надеялась, может быть, она передумала, вспомнила, что у нее есть дети, которые нуждаются в ней сильнее, чем ей кажется. Потому что она не мирно лежала на кровати. Она лежала в позе человека, который карабкается вперед.

Больше я никогда не буду игнорировать это предчувствие.

Если с Беном что-то стряслось, только я могу это выяснить. Не полиция с их жалованьем. Ни у кого, кроме меня, нет шанса дознаться правды. На самом-то деле мне нечего терять. Меня даже тянет в это место. Хочу проникнуть, как выразился Тео, в логово зверя. Тогда мне показалось, что это прозвучало патетично, но стоя перед воротами и глядя на них, я думаю, что он прав. Как будто это место, это здание – какое-то огромное существо, готовое целиком меня поглотить.

Когда я вхожу в дом, поблизости нет никого, даже консьержки. На верхних этажах квартир не горит свет. Все кажется таким тихим, мертвенно-тихим, как в ту ночь, когда я приехала. Наверное, уже поздно. Я внушаю себе, что, скорее всего, это мое воображение издевается надо мной. Но, кажется, будто дом ждал меня.

Я направляюсь к лестнице. Странно. В тусклом свете что-то привлекает мое внимание. Беспорядочный ворох одежды у подножия лестницы, просто разбросанный по ковру. Откуда, черт возьми, он там взялся?

Я тянусь к выключателю. Свет моргает.

Оглядываюсь на кучу старой одежды. Что-то удерживает меня от того, чтобы подойти ближе. В животе у меня все сжимается. Вдруг я понимаю, нет, я просто знаю. Что бы это ни было, это что-то нехорошее. Что-то, чего я не хочу видеть. Я иду медленно, будто преодолеваю сопротивление толщи вод. Теперь я вижу ясно. Под тряпками что-то есть.

О боже! Я не уверена, шепчу ли я это вслух или это звучит только в моей голове. Теперь я вижу, что это очертания человека. Лежащего лицом вниз, распластавшегося на каменных плитах. Неподвижного. Абсолютно неподвижного.

Только не это. Я уже проходила такое. О господи, господи. Перед глазами мельтешат маленькие точки. Дыши, Джесс. Просто дыши. Все во мне хочет кричать, пуститься наутек, куда глаза глядят. Я заставляю себя сесть на корточки. Есть шанс, что она еще жива… Я наклоняюсь, протягиваю руку – касаюсь плеча. На ощупь это не похоже на человеческую плоть.

К горлу подступает желчь. Я с трудом сглатываю. Затем переворачиваю консьержку. Ее тело не сопротивляется, будто это просто ворох старой одежды. Пару часов назад она предупреждала меня, чтобы я была осторожна. Она была напугана. Теперь она…

Двумя пальцами я щупаю пульс, просто чтобы убедиться.

Кажется, я что-то чувствую. Оно? Да, под кончиками пальцев: очень слабое движение, мерцание. Пульс есть: слабый, но он есть. Она все еще жива, но только пока.

Я смотрю вверх, на темную лестничную клетку, в сторону квартиры. Это был не несчастный случай. Я знаю, что это сделал один из них.

ДЖЕСС

– Вы меня слышите? – Господи, я понимаю, что даже не знаю имени этой женщины. – Я вызываю скорую помощь.

Кажется, это бессмысленно. Уверена, она меня не слышит. Но я замечаю, как ее губы начинают приоткрываться, как будто она пытается что-то сказать.

Я лезу в карман за телефоном.

Но там ничего нет. Что за черт…

Я роюсь в кармане джинсов. И там тоже нет. Снова лезу в куртку. Но его точно нет. Телефона нет.

И тогда я вспоминаю. Я передала свой телефон тому швейцару в клубе, потому что иначе он бы нас не впустил. Нас вышвырнули до того, как у меня появился шанс забрать его, – и я уверена, что он в любом случае бы его не отдал.

Я закрываю глаза, глубоко дышу. Хорошо, Джесс: подумай. Думай. Все в порядке. Все в порядке. В любом случае тебе не нужен твой телефон. Ты можешь просто выйти на улицу и попросить кого-нибудь вызвать скорую помощь.

Я выскакиваю обратно за дверь и бегу через двор к воротам. Тяну за ручку. Но ничего не происходит. Тяну сильнее: по-прежнему ничего. Металл совсем не поддается, не сдвигается даже на миллиметр. Ворота заперты; это единственное объяснение. Думаю, что это тот же самый механизм, который открывается с помощью кода ключа. Я пытаюсь мыслить рационально, побороть панику. Ворота – единственный выход из этого места. И если они заперты, значит я в ловушке, внутри. Выхода нет.

Смогу ли я взобраться на них? Я поднимаю глаза с надеждой. Но это всего лишь стальной лист, за который не ухватиться. Вдоль вершины – я даже не замечала этого раньше – защитная щетина зубцов. И по обе стороны высокой стены осколки стекла. Попытайся я перелезть, ничего хорошего бы не вышло.

Я бегу обратно в здание, на лестничную клетку.

Когда я возвращаюсь, то вижу, что консьержке удалось сесть, прислонившись спиной к стене у подножия лестницы. Даже в полумраке я различаю порез у линии роста волос, где она, должно быть, ударилась головой о каменный пол.

– Не надо скорой помощи, – шепчет она, качая головой. – Никакой скорой помощи. Никакой полиции.

– Вы с ума сошли? Я должна позвонить…

Я замолкаю, потому что она только что посмотрела вверх, на лестницу позади меня. Я слежу за ее взглядом. Наверху следующего лестничного пролета стоит Ник.

– Привет, Джесс, – произносит он. – Нам нужно поговорить.

НИК

Второй этаж