Шрифт:
Закладка:
Нимало не смущенная подобной выходкой невеста в свой черед на вопрос "Берешь ли ты в мужья этого мужчину?" ответила "Ну, так и быть..." и сделала исключительно скорбное лицо, после чего хохот под сводами храма на несколько минут заглушил звуки свадебного гимна. Громче всех смеялся синьор Павезе, исключительно гордый тем, какие веселые у него "приемные дети".
Здесь не вплетали в свадебный венец жасмин и шиповник, вместо нее невеста надевала на голову тонкую ярко-алую фату, которую в начале застолья посаженный отец повязывал заново, как платок. Именно в этот момент девушка и становилась уже не невестой, а женой.
Потом - гулянье дотемна. По огандскому обычаю стол накрыли посреди улицы, и длинный ряд уставленных угощением столов занял ее как раз от начала до конца. Синьор Павезе выдавал Керо замуж с той же щедростью, что и родных дочерей. Подарки, танцы, веселые здравицы, сотня блюд - и жених с невестой были обязаны попробовать по кусочку от каждого...
Эмиль, которого заставляли то танцевать со всеми незамужними девушками - на счастье, то славословить невесту, тоже хохотал, хотя порой и закатывал глаза к небу, изображая, как его замучили, хотя ни от одного требования поцеловать новобрачную не отказался.
"Это я? Это со мной все происходит?" - не раз спрашивала себя Керо, подставляя губы под очередной поцелуй.
Новобрачный в белой рубахе с алым кушаком тоже казался самую малость растерянным. Еще девятину назад они были совсем чужими людьми; две седмицы назад Эмиль предложил ей руку и сердце. Теперь - быстро, по къельским обычаям, где от помолвки до свадьбы проходило не меньше полугода, просто неприлично быстро, их назвали мужем и женой.
В горе и радости, в достатке и бедности, покуда смерть не разлучит, а Сотворившие не соединят вновь, уже навсегда.
Керо казалось, что она хотела выйти за Эмиля с первого же дня знакомства. Тогда, на сеновале в бруленской деревне, она еще не могла внятно сказать, почему отказывается уезжать, почему готова следовать за светловолосым алларским мальчиком хоть в дождливую ночь, хоть в горящий дом. Он был надежным. Сильным, решительным, смелым, порой грубоватым, и Керо удивлялась, что в юноше старше ее на два-три года столько достоинств сразу. Потом оказалось, что ему на десяток больше; девушка сперва не поверила, но потом все стало на свои места.
Тогда, на долгом извилистом пути из Брулена в Оганду, она еще не знала, как называется чувство, что прокралось к самому сердцу и уютно пригрелось там, как котенок, и отказалось уходить. Когда Эмиль говорил "уезжай!", котенок вцеплялся когтями в сердце и заставлял твердить "Нет, нет, нет!".
Керо не понимала, что с ней происходит. Почему никто из окружавших ее мужчин не вызывал неистового, упрямого и непоколебимого желания идти с ним куда угодно. Дома говорили - в Предельную северную пустыню босиком; девушке всегда казалось, что это сущая глупость - нет на свете человека, ради которого пойдешь по колено в снегу. Оказалось - есть.
Не герцог Гоэллон, хотя на каждое воспоминание о нем сердце отзывалось теплой нежностью; только увидев его рядом с Эмилем, Керо поняла разницу. С Руи, если даже забыть о словах гадалки, она могла бы прожить всю жизнь, была бы и довольна, и счастлива. Он был нежным любовником, отличным наставником, и смог стать бы прекрасным мужем - заботливый, ироничный, снисходительный и разумный. Может быть, у него было достоинств больше, чем у Эмиля; вот только разница состояла в том, что одного Керо любила, а другого - нет. Благодарность, признательность, нежность и влечение - все, что угодно, но только не любовь. Не пушистый котенок в груди, то ласковый, а то и сердитый, надежно держащий в коготках ее сердце...
- Ох, что-то я устал, а молодые-то, наверное, и вовсе спать хотят, - пробасил синьор Павезе, напоказ зевая.
- Пора, пора! - хором откликнулись гости. - Пора старикам на покой, а молодым - на перины!
- Что скажешь, Эмилио? - Павезе был неотразим, он шевелил бровями, двигал ушами и подмигивал обоими глазами попеременно. - Вас же не перепьешь, не перепляшешь...
- Дядюшка Павезе! Да вы на свадьбе наших внуков еще спляшете и выпьете! - изобразил ожидаемое возмущение Эмиль.
- Внуков, говоришь? - прищурился хозяин. - Ну, так вы поторопитесь, а то вдруг не доживу?
Керо во второй раз за день оказалась на руках у супруга. Теперь ее несли через половину улицы, через двор и вверх по лестнице. Она смеялась, утыкаясь носом в шею Эмиля, обещала его пощекотать, на что тот ворчал, что падать-то ей, так что пожалуйста, щекочите на здоровье.
- Зато краснеть - тебе!
- Только поженились, а ты уже и рада меня дураком выставить!
- Это тебе за стену замка... - смеялась Керо. - Сам начал, так не пеняй!
Их провожала целая толпа, но наверх поднялись только четыре девушки. Молодой супруг перецеловал их всех, они забрали у невесты платок, а у Эмиля кушак. Наутро их нужно будет выкупать обратно, но сейчас Керо об этом не думала.
Плотные парчовые занавеси были задернуты.
Наконец-то их оставили вдвоем!
Домоправительница Мария строго следила за соблюдением приличий, так что целоваться с Эмилем и до, и после помолвки еще как-то удавалось, но со всем прочим пришлось погодить. У горбатой Марии, наверное, было сто пар глаз и двести пар ушей, ибо в каждый момент она находила повод прислать служанку, явиться самой, позвать Керо или Эмиля по какому-нибудь пустяку...
Не говоря ни слова, домоправительница верно служила дуэньей, хотя кому нужны были эти труды, девушка не догадывалась. Может быть, дядюшке Павезе, а может, и ей самой. В Оганде нравы были в чем-то строже, чем на родине, и добрачную близость жениха с невестой здесь тихо, но настоятельно осуждали.
Еще в день помолвки, до того, как ответить согласием на предложение руки и сердца, Керо рассказала жениху, что не подарит ему свою невинность. Эмиль только пожал
