В общей сложности полк потерял около 6 дней, окапываясь и отражая контратаки противника. Затем все опять пришло в движение. Мы шли по пустынной и выжженной солнцем местности. Ландшафт здесь был еще более унылым, чем прежде. Это была уже настоящая степь. Изредка попадались плохо обработанные небольшие поля, площадь которых можно было легко подсчитать. После трех или четырех часов марша по безлюдной пустыне местность стала понижаться и показалась вереница озер.

– Мне не кажется? – воскликнул Скалигер. – Это действительно озера или мираж?

Я протер глаза. Неужели мираж? Но нет, это и вправду были озера. Подъехав еще ближе, мы поняли, что видим перед собой систему прудов для разведения рыбы, созданную на месте прежних болот. Рядом стояли каменные развалины, походившие на старинную крепость. Пруды и каменное сооружение были давно брошены и, судя по всему, были возведены еще в царское время. Поля окружали каменные стены и валы, поросшие кустарником. Сначала мы подумали, что это старинные оборонительные сооружения, построенные казаками для защиты от набегов татар, но потом узнали, что это были постройки, призванные бороться с порывами ветра.

Сейчас уже нельзя точно сказать, сколько дней продолжался марш вдоль реки Чир. Может быть, тогда мы шли навстречу миражу, к мосту, украшенному разноцветными ленточками, к мосту, после перехода через который уже нет возврата?

Остались лишь воспоминания о лагере, разбитом под дикими яблонями, о грязных озерах на пологих спусках к реке, шириной по 3 километра, объезд которых верхом в одних плавках приводил к кровавым потертостям бедер, поскольку такой способ передвижения невозможно освоить. Помнится, что Эрхард угощал нас компотом и пирожками из диких яблок, а мы, чтобы его не обидеть, говорили, что они очень вкусные. Да, это была погоня за миражом.

Никогда не забуду ожидание постоянно задерживаемой почты, игру Мюльбергера на губной гармошке, исполнявшего марш «дойчмейстеров» и раз за разом повторявшего один и тот же мотив. Он знал много мелодий и известных песен, но в его исполнении они звучали как пародии, звуки которых ветер разносил по степи, где к полудню устанавливалась жара, доходя до 33 градусов в тени диких яблонь.

Не забуду я и пение Гофмана, немца из Сербии, горланившего «На высотах у Перемышля». Польский город с таким названием мы знали хорошо, но он пел о каком-то сербском святом.

Целый день мы потеряли из-за нехватки бензина у танков. Налеты русской авиации становились все чаще. Словно серебряные птицы, самолеты проносились сквозь разрывы снарядов наших зениток.

– А самолеты-то американские! – заметил кто-то.

– И пилоты тоже американцы. У русских нет такой удали!

– Ты считаешь американцев удалыми парнями?

Батальон ежедневно терял до 20 человек от солнечных ударов. Солдат не успевали отправлять в лазарет. От 2-й роты, с которой нам приходилось идти на марше, осталось не более 30 человек. Мимо нас проносились саперные части со своими приспособлениями, ведь скоро предстояло выйти к Дону.

Нижний Чир был городком мостов, которые русские упорно удерживали, как ранее на Днепре. Мы осмотрелись и увидели, как какая-то летная часть прокладывает линии связи. Казалось, что одетые в голубые мундиры солдаты только сейчас с удивлением обнаружили, что на войне, оказывается, стреляют не только в небе, но и на суше. Они имели великолепное оснащение и сгружали с грузовиков огромные катушки с телефонным кабелем.

– Хотелось бы видеть, как они поступят, если наткнутся на овраг, – промолвил Фербер. – Готов поспорить, что сделают крюк километров в пять.

Мы стали огибать поселок, идя по цепкой жесткой траве, похожей на проволоку, лишайникам и твердому мху, чтобы выйти к тому месту, по которому переправлялся наш корпус. Наконец показался мост! Он появился в поле зрения буквально за час до захода солнца и по всем признакам был построен совсем недавно.

Ориентироваться на местности стало легче, поскольку среди брошенных русскими документов обнаружились топографические карты. Впереди, километрах в 25, наши войска вели тяжелые бои за Калач-на-Дону. По ночам была хорошо слышна канонада и отчасти видны зарева от пожарищ. Слева от нас образовалась полоса ничейной земли, поскольку дивизия, которая должна была замкнуть брешь в наступающих частях вплоть до Калача, потребовалась в другом месте. По этой ничейной земле в поисках сена сновали как русские, так и наши телеги. При встрече солдаты обеих сторон, занимавшиеся заготовками, брались за вилы, поскольку доверяли этому оружию больше, чем винтовкам.

Мы находились уже в том месте, где Дон и Волга отдалены друг от друга всего на 50 километров. Этот участок суши служил своеобразным мостом, ведущим к Сталинграду.

Для русских и немцев Сталинград имел символическое значение. В русских пропагандистских листовках утверждалось, что в этом городе будет одержана решающая победа в защиту революционных завоеваний, а на двух страницах немецкой армейской газеты говорилось, что с падением этого города, носившего имя Сталина, рухнет и его империя. Все это было пока игрой ряженых привидений истории, ведь ни австрийским виноградарям, ни швабским рабочим не было никакого дела до исторической символики. Реальность создает свои символы, а маршировавшие и воевавшие здесь солдаты просто были ее жертвами.

Мост через Дон располагался недалеко от станицы Нижний Чир, рядом с местом, где в него впадает река Чир, через которую тоже был переброшен мост высотой в 20, а длиной в 200 метров. Выполненный целиком из дерева, от которого пахло лесом, мост являлся самым прекрасным творением, когда-либо созданным руками ремесленников. Русские умельцы превзошли самих себя и создали настоящее чудо, натянув его словно бельевую веревку.

Когда мы подошли к мосту, он уже находился целиком в наших руках, и на противоположном берегу его защищал 2-й батальон. Небо над головой было светло-голубым, а солнце походило на круглый блестящий щит древних богов, отблески от которого отражались в прохладных чистых водах, протекавших вдоль отдававших в рыжину песчаных берегов.

Послышались возгласы:

– Смотрите! Наши уже на той стороне! Сейчас наступление продолжится!

– Как бы не так! Видите над мазанкой флаг? Дивизия еще в селе.

– А обозы? Разве их выдвижение не свидетельствует о том, что надо готовиться к маршу?

– Отставить разговоры! Лучше позаботьтесь о фураже да и о курах со свиньями не забудьте.

Несмотря на кажущуюся воздушность, мост через реку был прочным, а под ним виднелся еще один, который, видимо, использовался при строительстве, а теперь служил для передвижения курьеров и легких машин. В принципе реку можно было легко форсировать вброд. Ее